'Тебя, как первую любовь' (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)
Шрифт:
"Что делать нам? и чем помочь?" Не падать духом, отвечает поэт своей маленькой трагедией, ибо "есть упоение в бою", смело смотреть в глаза опасности, ибо в мужественном поединке с "гибелью" - "бессмертья, может быть, залог". Смертельная опасность - испытание духовной стойкости, и потому "для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья".
В "разъяренном океане" жизни Пушкин был хорошим пловцом, но он не мог не чувствовать, что эта бездонная пучина угрожает и ему "средь грозных волн и бурной тьмы", что он "бездны мрачной на краю", что он - одна из следующих
И мнится, очередь за мной...
Так напишет он осенью 1831 года.
Какие основания для таких строк могли быть у поэта, наслаждавшегося, наконец, покоем семейной жизни?
Действительно, несколько месяцев он чувствовал себя совершенно счастливым. "Я женат, - писал он Плетневу в феврале 1831 года, - и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что кажется я переродился".
Летом того же года он утешает друга - Плетнева: "Опять хандришь.
Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши - старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри - холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы".
Семья, мысль о будущих детях - вот что теперь просветляет душу поэта. Но другие тревоги обступают его. Как сказал Я. Гордин в талантливой своей повести о последних годах жизни поэта ("Годы борьбы"), "Время было апокалипсическое"25. Ко всему прочему добавим: холерные бунты, восстание в Старой Руссе, зверства, казни, экзекуции, кровь.
Одновременно - подавление польского восстания, снова кровь, смерть многих людей, которых поэт знал лично.
"Когда в глазах такие трагедии, некогда думать о собачьей комедии нашей литературы".
"Собачья комедия" литературы стоила, однако, поэту тоже много крови.
С 1830 года литературная критика дружно ополчилась против Пушкина.
Во главе своры продажных писак, ринувшихся на поэта по науськиванию Бенкендорфа, был Булгарин - одна из самых характерных фигур гнусного николаевского времени. Фигура эта сыграла столь зловещую роль в жизни поэта, что о ней придется сказать подробнее.
Фаддей Венедиктович Булгарин учился в кадетском корпусе, служил в уланском полку, бывал в походах 1805 - 1807 годов, храбростью не отличался и, по словам его приятеля Н. Греча, когда наклевывалось сражение, старался быть дежурным по конюшне. Перед войной 1812 года Булгарин изменил присяге, переметнулся к французам и воевал теперь уже против русских. Грабил с французами Москву.
В 1814 году он был взят в Пруссии в плен, но скоро попал под амнистию в связи с окончанием войны. Стал искать средства к существованию, не брезгая ничем. Выведя Булгарина под именем "Нового Выжигина", Пушкин отмечал основные этапы его биографии в этот период: "Выжигин без куска хлеба. Выжигин ябедник. Выжигин торгаш... Выжигин игрок.
Выжигин и отставной квартальный... Встреча Выжигина с Высухиным".
Высухин это, конечно, Н. Греч.
Этот ловкий беспринципный человек имел одну всепоглощающую страсть: не было на свете такой подлости, которую бы он не совершил ради наживы. При этом он обладал недюжинной энергией, умел завязывать нужные связи и знакомства, втираться в доверие. С утра до вечера таскался он по сенаторским и прокурорским передним, навещал секретарей и адъютантов всемогущих людей, привозил игрушки и лакомства их детям, подарки женам и любовницам. Не уставал кланяться и кланяться, льстиво шутил, сыпал остротами.
Выдавая себя за польского патриота, он сошелся с Грибоедовым, был вхож к Бестужевым, Тургеневым, Рылееву, Батенькову. Через последнего усердно искал знакомств и связей в окружении Аракчеева.
После подавления декабрьского восстания насмерть перепуганный Булгарин выдал полиции своего собственного племянника, а затем стал верным псом и осведомителем Бенкендорфа.
Внешность Фаддея Венедиктовича вполне соответствовала натуре:
в облике его было что-то бульдожье. А. Я. Панаева так описывала его в воспоминаниях: "Черты его лица были вообще непривлекательны, а гнойные воспаленные глаза, огромный рост и вся фигура производили неприятное впечатление. Голос у него был грубый, отрывистый; говорил он нескладно, как бы заикался на словах"50.
В конце 1829 года Дельвиг объявил о предстоящем издании "Литературной газеты". Булгарин не на шутку испугался соперничества и стал уже подсчитывать возможные убытки. Узнав к тому же, что в "Литературной газете" будет сотрудничать и Пушкин, он совсем потерял голову и забрызгал "конкурентов" ядовитой слюной.
В фельетоне "Анекдот" Булгарин так обрисовал Пушкина под видом одного французского писателя: "Он природный француз, служащий усерднее Бахусу и Плутусу, нежели Музам, который в своих сочинениях не обнаружил ни одной высокой мысли, ни одного возвышенного чувства, ни одной полезной истины, у которого сердце холодное и немое существо, как устрица, а голова род побрякушки, набитой гремучими рифмами, где не зародилась ни одна идея; который, подобно исступленным в басне Пильпая, бросающим камни в небеса, бросает рифмами во все священное, чванится перед чернью вольнодумством, а тишком ползает у ног сильных, чтоб позволили ему нарядиться в шитый кафтан; который марает белые листы на продажу, чтоб спустить деньги на крапленых листах, и у которого одно господствующее чувство - суетность".
Булгарину этого показалось мало, и в своей очередной повести (он пек их как блины) он изобразил поэта Свистушкина: это - "маленькое, зубастое и когтистое животное, не человек, а обезьяна".
Пушкину пришлось открыть ответный огонь: опубликовать в "Литературной газете" статью "О записках Видока". В чертах Видока - французского полицейского сыщика, доносчика, авантюриста и вора легко угадывался Булгарин: "Представьте себе человека без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями, женатого на одной из тех несчастных, за которыми по своему званию обязан он иметь присмотр, отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного, и потом вообразите себе, если можете, что должны быть нравственные сочинения такого человека".