Течения
Шрифт:
Да, бывает.
Вот и у нас с Верой бывает.
На посылку я позвала соседок Карину и Машу, еще Любу, Настя-два снова куда-то пропала, а Саша еще не вернулась с работы, но я решила припасти что-нибудь для нее и ее сокомнатниц. Пока Люба неспешно переодевалась у себя в комнате, Маша дочитывала учебник по теории литературы, а Карина заканчивала вечерний разговор с родителями, я раскопала в сумке увесистый пакет с жареными котлетами, вытащила из него четыре штуки и переложила в другой пакет. Все продукты мама заморозила и обернула в пузырчатую фольгу, чтобы они не испортились. Котлеты разморозились, но еще были холодными.
Когда мы с Любой,
Коты были на месте. Я высыпала перед ними котлетную крошку и села на корточки рядом с заколоченным оконцем. Слушала, как коты за моей спиной пожирают жареную говядину, давясь и чавкая. Дырку в подвал заколотили куском пластиковой доски, из таких раньше складывали навесные потолки — в нашем доме на кухне до сих пор такой потолок. Я вытащила из кармана ключ от общежитской комнаты, просунула его между стеной и пластиком, немного раскачала доску и оторвала ее. Коты как раз перестали есть и тут же забежали в дыру, чиркнув худыми боками о мою ногу. Через мгновение один кот вернулся, высунул морду наружу и дал себя погладить. Я водила пальцами по коричневой пыльной шерстке и чувствовала, как внутри меня успокаивается все, что приходилось сдерживать во время разговоров с людьми. Люба с ее вопросами, Вера с ее проблемами, одногруппницы, с которыми не знаешь как себя вести, чтобы не опозориться. Кот три раза коротко лизнул руку и скрылся в дыре. Его язык был царапающим и неприятным. Я решила принести к дыре теплой воды, как только мы закончим ужинать посылкой.
Когда все собрались и сели в рядок на моей кровати, я выдвинула на середину своего закутка журнальный стол — таких было по две штуки в каждой комнате, все на них ставили электрические чайники и крупу. Потом начала доставать еду из клетчатых сумок, она была замотана в газеты, пупырчатые пленки и полиэтилен. Я раскрывала каждый сверток так, будто показывала фокусы: широко жестикулировала и объявляла блюда, как артистов. Балкарские хычины, три осетинских пирога, пакет с котлетами, сушеные яблоки, армянские лепешки с зеленью. Каждый раз, когда на столике появлялось новое блюдо, Карина, Люба и Маша тянули «у» или «о», хохотали и аплодисментами приветствовали еду.
Разогревая пироги разной толщины, цвета и зажаристости, я вспоминала женщин, которые их выпекали. Женщин было двое, армянка и кабардинка, они всегда стояли рядом на нашем рынке, мы не знали их имен, а они — наших. Женщины дружили между собой и всегда подолгу говорили с моей мамой: про Бэллу, папу, меня, маминых родителей, про их родителей и их детей. Я помнила их руки, то, как эти женщины произносили слова. Маме никогда не удавалась выпечка, она ее не любила и сторонилась так же, как и Бэлла, поэтому мы годами ходили на рынок за пирогами и лепешками. Однажды я попробовала сделать хычин, но у меня получился страшненький сухой комок. В посылку мама положила сливочное масло, и я пристроила по кусочку в центр каждой лепешки. Когда я вытаскивала из микроволновки первую стопку хычинов, Карина изобразила обморок, а Люба взвизгнула: как пахнет!
В тот вечер я второй раз увидела, как ест Люба. И это выглядело так же странно, как ее обжорство в конце той первой пьяной вечеринки.
Надо было и Веру позвать, Настюш, — сказала Люба своим голосом для шуток.
Почему-то я вообще не подумала о том, чтобы угостить Веру домашней едой. Она как будто была не для нее, не подходила ей и точно не понравилась бы. Я сдержалась и ничего не ответила Любе, хотя мне хотелось затолкать ей в рот куриную голень. Не надо подкармливать Любино воображение, подумала я тогда. Я-то про себя все знаю. И про Веру знаю. Телефон в кармане дернулся и пикнул. Пойдем курить, выпрыгнуло на экране. Иду, напечатала я и положила в общую тарелку надкусанную котлету.
6
Мы стали покупать кофе навынос. Я заморозила часть посылки и собиралась понемногу отъедать от нее в течение месяца. Котлеты, курицу и несколько кусков осетинского пирога обернула в пакеты и приклеила к ним бумажки с датой. Я не стала бы хранить еду слишком долго, просто так всегда делала мама, а в ее привычках был порядок.
Вера взвизгнула и обняла меня за шею, когда я согласилась наконец пойти в ее любимую кофейню. Горячие напитки заливались в белые стройные стаканы, на которых черным маркером черкали наши имена. Вера заказывала латте и подходила к стойке с добавками, чтобы насыпать на молочную пену горку мускатного ореха. Приправа забивала дырочки в перечнице, поэтому Вера откручивала металлический набалдашник и сыпала через край. Я делала то же самое.
Мы брали только одноразовые стаканчики, но пили из них в мягких креслах кофейни. Внутри было красиво и уютно, много дерева и растений, а еще — прилавок с дорогими фирменными кружками, которые можно было повертеть в руках и не покупать. В таком месте мне даже не хотелось пихнуть в карман пакетик с сахаром. Там я чувствовала себя благополучной и спокойной, такой же, как Вера. Мы болтали и смеялись, а потом, когда в стаканчиках оставалась четверть, выходили на улицу и шли мимо Госдумы, через Манежную и Красную площади, по улице Никольской.
Пока меня кормила посылка, я покупала кофе с собой дважды в неделю. В середине осени случился безупречный день. Мы пили кофе из белых стаканчиков, потом пошли любимым маршрутом, добрели до книжного магазина, походили внутри и поехали к Вере. Ели вчерашнюю пиццу из картонной коробки и комментировали фотографии Вериных одноклассников с фейкового аккаунта, который завели в тот же вечер. Потом Вера предложила полежать вместе в джакузи и выдала мне футболку, чтобы я не стеснялась, а сама влезла в купальнике. Сначала было жарко и странно, но потом я расслабилась и не смогла думать ни о чем, кроме собственного удовольствия, за которым растворилась даже Вера. Не знаю, поняла ли это Вера, но в тот день я была счастлива.