Тегеран-82. Мир

Мир – продолжение рассказа о приключениях советской школьницы в Тегеране в первые годы после победы в Иране исламской революции.

В 1978-м году меня ждало самое грандиозное приключение

моего детства – путешествие в сказочную Персию, в процессе обернувшуюся революционным, а затем исламским и охваченным войной Ираном. Моего папу отправили туда по работе, он взял с собой маму и меня. Если для моих родителей возрастом немного за 30 срок в 5 лет был просто «длительной командировкой», то для меня, прожившей на свете всего-то 8 лет, это была не поездка, а часть жизни, сопоставимая по значимости с предыдущей. Считается, что ребенок начинает свое «путешествие в социум» (наблюдает, оценивает и впитывает вибрации окружающей среды не только внутри своей семьи, но и вне ее), примерно с трехлетнего возраста. То есть, на момент отъезда в Тегеран из своих восьми я прожила 5 сознательных лет в Москве. А потом ровно столько же в Тегеране. Таким образом, к 13 годам Москва и Тегеран были для меня одинаково родными и привычными. Именно поэтому я и называю иранскую «пятилетку» не поездкой, а важной частью своего детства, оказавшей на меня влияние не меньше советской его части.

Теперь уж можно признаться, что именно я в 1979-м году завезла на территорию молодой Исламской Республики Иран две бутылки советской пшеничной водки. Они были в туловищах двух больших шагающих кукол из «Детского мира» на Дзержинской. Накануне мне исполнилось девять, и кукол из моих девчоночьих грез подарили мне на день рождения. Я так трогательно прижимала своих любимиц к груди на таможенном досмотре, что иранским пограничникам даже в голову не пришло проверить, нет ли у них чего в животе.

Мы как раз возвращались в Тегеран из отпуска. До исламской революции в подобной контрабанде не было нужды: иранская столица изобиловала ресторанами и ликер-шопами. Но после того как новая власть ввела сухой закон, лучшим подарком коллегам с Родины стала русская водка.

Тогда меня использовали втемную: про горячительную начинку своих любимиц я, разумеется, не знала. И о своем подвиге во имя русской любви к зеленому змию узнала намного позже. Тогда же я была просто удивлена внезапной щедростью родителей. До поездки в Иран я больше всего на свете мечтала о дивной, волшебной кукле, которая умеет шагать, если ее поставить на пол и взять за руку! Я увидела такую сначала у подружки, а потом ее нескольких в витрине «Детского мира», и потеряла покой. Но тогда, как я ни выпрашивала, шагающую куклу мне не купили. Все-таки Лена – та, которая немного пониже и менее нарядная, стоила целых двенадцать рублей. А роскошная Нина – все шестнадцать!

Но прожив год в дореволюционном Тегеране, я перевидала и перещупала столько разных «барби», которые и гнулись, и пели, и имели собственные дома и авто, что куклы из «Детского мира» больше не поражали мое воображение. Но верно говорил Ходжа Насреддин: чтобы что-то получить, надо очень сильно… расхотеть! Когда я перестала мечтать о шагающей кукле, мне вдруг купили сразу двоих – и Лену, и Нину. Их мне разрешили взять с собой в Тегеран, несмотря на то, что они занимали много места, и год назад мама выложила из чемодана почти все собранные мною игрушки. А уж кто именно из моих родителей собирал Лену и Нину в дорогу, мне неведомо.

Мы с родителями жили в том самом посольстве в центре Тегерана, где в 1829-м году убили российского посла Александра Грибоедова (позже я разъясню этот момент, вызывающий бурные споры у тех, кто знаком с историей гибели русского классика), а в 1943-м заседала «большая тройка». Мы, посольские дети, игравшие на исторических лужайках, знали немного больше, чем дети обычные: где ночевал Сталин, что пил Рузвельт, как развлекался Черчилль, куда делся императорский фарфор Грибоедова, и что опять задумала британская разведка.

До исламской революции тегеранский адрес советского посольства некоторым казался странным – «Посольство СССР, Тегеран-Иран, Черчилль-стрит, угол с Рузвельт-авеню, 39».

Советское посольство оказалось одним боком «на Черчилле», а другим «на Рузвельте» по причине того, что во время легендарной Тегеранской конференции в 1943-м Рузвельт остановился в советском посольстве – в том самом здании, где проходила сама конференция. А Черчилль ночевал в своем посольстве, которое, как шутили наши дипломаты, «всегда под боком». Тегеранские старожилы рассказывают, что дипломатические миссии СССР и Великобритании, несмотря на отсутствие каких-либо явных связей, в Персии всегда держались рядышком. И стоило советскому, а до него и царскому диппредставительству, слегка изменить дислокацию, как вскоре под каким-либо предлогом поблизости оказывался и английский сосед. Даже свою летнюю резиденцию посол Ее Величества распорядился устроить по соседству с Зарганде, куда мы переезжали на лето во главе с нашим Чрезвычайным и Полномочным. Британское посольство в Тегеране и по сей день находится по соседству с российским.

Разумеется, после таких сановных ночевок три самые ближние к эпицентру исторического события улицы получили имена участников «большой тройки». Главный въезд на нашу территорию был с Черчилль-стрит, а малый вход – с Рузвельт-авеню, поэтому адрес посольства и звучал так странно. А напротив нашего малого входа, на противоположной стороне Рузвельт-авеню, расположилось посольство США.

Естественно, не обошлось и без Сталина: он, как у нас шутили, лежал прямо перпендикулярно Черчиллю». Его именем назвали улицу, на которой стоял наш посольский клуб, в здании которого в 43-м заночевал советский вождь. Она начиналась от главных ворот посольства и шла в сторону изящной торговой авеню Надери, названной в честь персидского Надер-шаха.

Учитывая близкое соседство тегеранского «дипломатического анклава», мы находились буквально через забор в тот роковой ноябрьский день, когда в заложники захватили 66 сотрудников американского посольства. И в тот радостный январский, когда их освободили (захват произошел 4-го ноября 1979-го года, а выпустили всех 20 января 1981-го). Для 52-х захваченных (за исключением 14 выпущенных ранее – женщин, чернокожих и одного тяжело больного американца) их собственное посольство стало тюрьмой на долгие 444 дня.

И хоть американцы идеологически считались нашими врагами и собирались бойкотировать нашу Олимпиаду-80, мы их жалели. У них так же, как и у нас, были семьи, дети, школа… А потом остались только заложники – и мы невольно примеряли их судьбу на себя. Хотя до захвата их посольства нам казалось, что нас, иностранцев, происходящее в Тегеране особо не касается. Мы будто смотрели боевик через решетку посольских ворот. Тем более что первая попытка захвата американского посольства случилась еще при шахе, в феврале 1978-го, и ничем не увенчалась. Нападающих быстро обезвредили, а в организации «хулиганства» местная пресса обвинила некую крохотную группировку «сбитой с толку коммунистическими идеями молодежи» из числа студентов тегеранского университета. Мы поверили, ведь за год (без одного дня) до захвата американского посольства, 5 ноября 1978-го года, весь советский дипкорпус завороженно наблюдал, как студенческая демонстрация громит рестораны и магазины, торгующие спиртным, на соседней с нами улице Лалезар. Они выливали спиртное прямо на дорогу, и весь наш квартал еще долго дышал перегаром той демонстрации. Несколько банок импортного пива демонстранты кинули через забор нашего посольства с криками: «Подавитесь своим ядом, шайтаны!»