Техномонстры
Шрифт:
— Да чтоб тебя! — Тартор принялся щедро сыпать смертоносные удары. Не допуская ни одной ошибки, Скука уходила от них.
— Гирен тебя раздери в щепки! — обрушил первое пришедшее на ум проклятье запыхавшийся Тартор, бросил эспонтон и в расстроенных чувствах сел на землю.
Да что она себе возомнила, эта дрянная Скука? Думает, способна вот так просто приходить? Её сюда никто не звал!
— Не горюнься, родненький, не горюнься, — зеленоволосая старуха дружески похлопала Тартора по плечу и села рядом. — А над ногами тебе нужно поработать.
— Да какими там ногами?! — отчаянно рявкнул Тартор, с отвращением разглядывая
— Как какими, родненький? — подняла тонкие как волосинка брови Скука. — Твоими ногами, конечно же. Вес тела на носки больше переноси, а не топай пятками, как слопр в хобот раненный.
— Пятками? — сокрушался Тартор. — Пятками топаю? Как слопр?
— Да, родненький, ими самыми, — подтвердила старуха, изо рта которой пахло ветошью и крысоньим помётом.
— Ах, ну да, пятками… — обречённо сказал Тартор и вздохнул так тяжело, что самый искусный актёр Картского Трагического Театра удушился бы от зависти.
— Да ты не переживай, роднюсенький, это исправимо, — подбодрила старуха.
— Ах, ну если ты так говоришь… — Тартору в этот момент было просто невыносимо одиноко и грустно.
Скука со старческим треском в суставах поднялась, опёршись на плечо собеседника. Ковыляющей походкой прошлась до насторожившихся шакалов и ласково потрепала холку Бона:
— Ух, ты мой хорошенький, ух, ты мой мохнатенький.
Бон лёг на живот и тихо заскулил, как скулят псовые от невыносимой тоски…
— Ты и до моих зверушек добралась? — Тартор вскочил с эспонтоном в руках и устремился в атаку, не забывая, при этом, перемещать вес тела больше на носки…
Порхать как бабочка, жалить как змея! Отбросить все мешающие чувства: ненависть, злость, раздражение. Чистый сгусток боевой энергии. Оружие — продолжение тела. Обманное движение и выпад. Клинок вошёл аккурат между старушечьих глаз и с брызгами крови и мозгов вышел из затылка.
— Ох! Ох! Ох! — застонала зеленоволосая старуха. — Что же ты наделал, родненький?
Тартор спешно отступил. Всполошившиеся шакалы побежали прочь.
— Больно-то как, родненький, — изнывающим голосом проговорила Скука, при этом безуспешно стараясь ладонью заткнуть кровотечение на затылке.
— Так я это… — растерялся Тартор. — Думал, ты увернёшься…
— Ах! Ох! О-о-о-х-х! — стонала зеленоволосая старуха.
— Странно как-то… — Тартор почувствовал, как его бросило в пот, словно в прорубь. — Я ведь думал, что ты мне мерещишься…
— А оказалось — нет? — залитый кровью рот скривился в отвратительной улыбке, — что ж ты, родненький, так со старшими?
— Ты сама виновата! — рявкнул Тартор. — И вообще, почему это ты ещё не валяешься мёртвая, а мне вопросы всё задаёшь?
— Не люблю Смерть… — многозначительно ответила Скука и прокашлялась кровью.
— Это почему ещё? — удивился Тартор, вытирая наконечник эспонтона о траву.
— Ясно почему, — ухмыльнулась старуха, — Смерть — конец, облегчение… А я не люблю этого. Мне, родненький, больше по душе томное ожидание встречи…
— Ты ведь Скука, как-никак, — догадался Тартор.
— Ох, родненький, ты меня здорово продырявил, — пожаловалась старуха. — Нельзя же так.
— Ну всё, — лицо Тартора налилось краской гнева, — надоел мне твой скулёж. Ещё хоть слово…
— Ох, родненький, ты меня здорово продырявил, — словно издеваясь, повторилась старуха. — Нельзя же так…
— Сдохни! — вскипел Тартор и одним махом снёс старухе голову. Голова покатилась по земле, словно кочан кровавой капусты.
— И это вся благодарность, — бурчала отсечённая голова. — Эх, молодёжь, молодёжь…
Тартор молча глядел на безглавое тело, направившееся к бурчащей голове. Тело нащупало свою главную часть, подняло и вспыхнуло тёмно-зелёным, воняющим болотом, пламенем. Несколько мгновений, и на его месте осталась лишь пригоршня бурой золы.
— Мона, ко мне! — позвал Тартор.
На клич сбежались все шакалы кроме Тифуариуса, который опасливо обнюхивал останки Скуки. Как следует обнюхав и помочившись на них, самый мохнатый из четверых зверьков, радостно вывалив набок язык, побежал к хозяину.
Тартор гладил вертящихся вокруг шакалов и думал о том, что постепенно сходит с ума. Возникший в голове образ игольчатого борка заставил наёмника содрогнуться от неприятных воспоминаний.
Глава 15
«Книга Божественных Величий». Произвольное
…И сказал он: всё живое на земле должно дрожать пред его величием. И воздвиг он Вулкан Ненависти в знак воли своей. И обрушил он пылающую смерть на головы усомнившихся…
…Богиня морей Водруса очень редко покидает свои потусторонние владения. Единственная причина, по которой Она навещает мир смертных — любовь к гигантским жемчужинам. Такие жемчужины рождаются внутри раковин древних моллюсков — неимоверно редких исполинских подводных существ. Доказано, что жизненный цикл некоторых особей может длиться миллионы лет. Обернувшись злобной голубой акулой, Водруса рыщет по дну Вечного Океана в поисках любимого украшения. И никогда эти поиски не прекращаются до тех пор, пока гигантская жемчужина не будет найдена. Обитатели подводных глубин, которым не посчастливилось оказаться поблизости исполинской голубой акулы — гибнут от её свирепых челюстей. Но этим дань смертного мира перед богиней не исчерпывается. Отыскав древнего моллюска, акула разгрызает его раковину и добывает жемчужину, тем самым убивая благородное существо. От радости находки, Водруса оборачивается прекрасным дельфином. Но радость смешивается с чувством скорби по погибшему моллюску. Из громадных глаз дельфина текут моря солёных слёз, вытесняя воду из берегов, затапливая близлежащие поселения мыслящих. Именно из-за страха возвращения Водрусы, множество селений и городов, живущих морским промыслом, были перемещены на километр и более от водных границ…
…Призрев всех и всё в потустороннем мире, бог Арахк изгнал себя в мир смертных. Тысячи лет он странствовал по открывшимся ему землям в попытке разгадать их тайну. Боги способны почти на всё в бренном мире, но понять саму суть вещей Арахку так и не удалось. Пока не удалось. Мир смертных отличается скоротечностью, бурлящей изменчивостью, сменой циклов и поколений. Потусторонний мир вечен. Поэтому любознательному Арахку не составило труда его понять. Это и послужило причиной самоизгнания. Каково же было удивление бога, когда он понял, что ничтожный мир смертных намного сложнее и разнообразнее великого и бесконечного потустороннего мира. И это понимание распалило в нём невыносимую тоску. Покинув потусторонний мир в надежде развеять одиночество, Арахк только глубже погряз в нём.