"Тексты смерти" русского рока

Доманский Юрий Викторович

В целом же в контексте русской культуры башлачевский «текст смерти» укладывается в модель, которую можно обозначить как «текст смерти Поэта». Башлачев в сознании аудитории устойчиво обозначается как Поэт. И в русской рок-культуре он единственный, кто и реализовал миф о жизни и гибели Поэта в соответствии с мифологической традицией, и привнес в него новые смыслы.

Между тем, биографический миф Башлачева, как и другие мифы такого рода (Янки Дягилевой, Цоя, Майка Науменко) родился внутри рок-культуры. Однако из всех биографических мифов русского рока лишь биографический миф Башлачева масштабно воплотился собственно в рок-поэзии. Причем — в самых разных изводах: от прямой декларации до трансформации и инверсии. Музыканты, близко знавшие Башлачева, признанные мэтры русского рока — К. Кинчев, Ю. Шевчук, С. Задерий — откликнулись на гибель поэта прямой актуализацией в своем творчестве ключевых мотивов башлачевского «текста смерти».

Один из друзей Башлачева Константин Кинчев в начале марта 1988-го г. «впервые спел “Шабаш”. Эта песня посвящена памяти Саши Башлачева», — пишет Нина Барановская. И продолжает: «Это песня-исповедь, песня-автобиография. Но и песня-биография многих и многих, кого в этом городе <Петербурге — Ю.Д.> — великом и ужасном — свела жизнь. Это песня провидение их судеб»: [138]

Со всей землиИз гнезд насиженных,От КолымыДо моря ЧерногоСлетались птицы на болотаВ место гиблое.На

кой туда вело —Бог-леший ведает.Но исстариТянулись косякиК гранитным рекам,В небо-олово.В трясину-хлябьНа крыльях солнце несли,На черный деньЛучей не прятали,А жили жадно —Так, словно к рассвету расстрел.ТранжирилиРуду непопадя,Любви ведроДелили с прорвою,Роднились с пиявкамиИ гнезда вили в петлях виселиц.ВетрамВверяли голову,Огню —Кресты нательные,Легко ли быть послушникомВ приходе ряженых?Христос с тобой,Великий каверзник!Стакан с тобой,Великий трезвенник!Любовь с тобой,Великий пакостник!Любовь с тобой!Тянулись косякиДа жрали легкие,От стен сырыхВоняло жареным,Да белые снега сверкали кровьюСолнцеприношения.Да ныли-скалилисьСобаки-нелюди,Да чавкалаЗима-блокадница.Так погреба сырыеНа свет-волюОтпускали весну.Шабаш!Солнце с рассвета в седле,Кони храпят да жрут удила.Пламя таится в угле.Небу — костры, ветру — зола!Песни под стон топора.Пляшет в огне чертополох.Жги да гуляй до утра,Сей по земле переполох!Рысью по трупам живых,Сбитых подков не терпит металл.Пни, буреломы и рвы,Да пьяной орды хищный оскал.Памятью гибель красна.Пей мою кровь, пей, не прекословь!Мир тебе воля-весна!Мир да любовь!Мир да любовь!Мир да любовь! [139]

138

Константин Кинчев. Жизнь и творчество. Стихи. Документы. Публикации. СПб., 1993. С.58–59.

139

Там же. С.107–108.

Обращает на себя внимание созвучие заглавия песни и прозвища Башлачева, принятого в рокерской среде: Шабаш — Саш-Баш. Но главное, конечно же, проекция судьбы Башлачева на «петербургский миф», на судьбы тех, кто «исстари» «тянулся к гранитным рекам», тех, кто «Ветрам / вверяли голову, огню — / кресты нательные». [140] Амбивалентное ощущение города на Неве, «прекрасного и зловещего, притягивающего, завораживающего, вдохновенного и больного» [141] (Н. Барановская), продиктованного всей традицией «петербургского текста» русской литературы, у Кинчева сопрягается с амбивалентностью ухода Башлачева — и боль утраты от потери друга, [142] и, в то же время, ощущение легенды, которая только что родилась, ощущение приобщения к великому акту ухода большого поэта. Не случайно финал этой песни — провозглашение прихода весны, начала новой жизни: «Мир тебе воля-весна! / Мир да любовь! / Мир да любовь! / Мир да любовь!». Важно отметить в песне «Шабаш» и активное использование Кинчевым некоторых башлачевских поэтических приемов (эти приемы обозначены А.Э. Скворцовым: «Во-первых, <…> паронимическая аттракция. Во-вторых, <…> своеобразная аккозиональная поэтическая этимология <…> И в третьих, <…> неожиданно иная мотивация для устойчивых языковых конструкций и подключение их к иным семантическим рядам», [143] исследователь указывает на использование этих приемов в стихотворении «Когда мы вместе», но они характерны и для других стихов Башлачева), привлечение языческой и христианской тематики, столь характерной для стихов Башлачева, но все это — темы для специальных работ, посвященных поэтике Кинчева. Мы же только скажем, что Кинчев в стихотворении «Шабаш» актуализировал «текст смерти» Башлачева, синтезировав свое виденье традиционных мотивов амбивалентного «петербургского мифа» и элементы башлачевской поэтической системы.

140

Там же. С.58.

141

Там же. С.57.

142

См. в воспоминаниях Нины Барановской (Константин Кинчев. С.56–57).

143

Скворцов А.Э. Литературная и языковая игра в русской поэзии 1970 — 1990-х годов. Дисс. на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Казань, 2000. С.90–91.

Тогда же — в 1988-м году — в программе «Пластун» группы ДДТ прозвучала «пронзительная баллада памяти только что покончившего с собой Александра Башлачева “Дороги”». [144] Автор — близко знавший Башлачева Юрий Шевчук:

Растеклись дороги по моим глазам,Дороги-недотроги к мутным небесам.А я вчера да на пиру побывал.Да ничего не выпил, не съел.Я вчера в облаках закопал,Я вчера…А я вчера похоронил корешка,А он, подлец, да помирать не захотел.Корешок растет живехонек в земле.А я где?Расплылись закаты на моем лице.Как начинали крылато мы?Какими станем в конце?А вот пришла погодка,Чего хочешь выбирай.Постой с тюрьмой да сумой не рядись.Не зарекайся: прости да подай,Оглянись…А я вчера похоронил корешка,А он, подлец, да помирать не захотел.Корешок растет живехонек в земле.А я где?Эй, Виталька, наливай, наливай.Накрывай, старик, да крой до краев.А вот пришла погодка,Кого хочешь выбирайИз десяти холуев. [145]

144

Легенды русского рока. М., 1999. С.260.

145

Цит. по фонограмме.

Не ставя перед собой задачи анализировать этот текст, обратим внимание лишь на то, что и Юрий Шевчук актуализирует «текст смерти» Башлачева в соответствии с традицией текстов такого рода. Можно отметить такие устоявшиеся в мифе о Поэте мотивы, как дорога в небо (приобщение к ангелоподобным), жизнь после жизни (в стихах, в памяти близко знавших людей), наконец — проекция судьбы объекта на собственную судьбу. Отметим в «Дорогах» и характерные для Башлачева поэтические приемы обращения с фразеологизмами: «Постой с тюрьмой да сумой не рядись. / Не зарекайся: прости да подай», «да крой до краев»; близкий к башлачевскому способ стилизации под фольклорные и древнерусские тексты с нанизыванием фраз при помощи союза «да» и т. п… Таким образом, Шевчук, как и Кинчев, пошел в собственном поэтическом творчестве по пути декларации башлачевского «текста смерти», но в русле собственного художественного мира.

Схожим путем пошел и еще один друг Башлачева — Святослав Задерий, написавший стихотворное послание: «Через какое-то время я написал ему письмо. Туда, где он сейчас находится. Говорят, самоубийц пятнадцать лет на небо не пускают — так что, возможно, он еще находится где-то среди нас. И когда о нем вспоминают, поют его песни, то как бы “подкачивают” его своей энергией. Но это, конечно, может, только фантазия моя, — не знаю. Это не было песней, посвященной памяти Башлачева — просто письмом ему»: [146]

146

Святослав Задерий. Указ. соч. С.63.

Ты был разведчиком солнца во всех городах,Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх.Чтоб вернулись все птицы,которых не слышал никто никогда —Ты должен отдать им свой звон, заклинания и смех.Двадцать пять — это зона любви,двадцать семь — это вышка.Солнце входит в две тысячи нищих, больных городов…Чело Века в Наказ,как субстанцию, данную нам в ощущениях,На двенадцать апостолов — струн оставляет любовь.Каждый поэт здесь богат, как церковная крыса:Сотни бездомных детей — невоспитанных слов…Но если небо — в крестах…то дорога моститсяБитымичерепамиколоколов.Ах, эти песни — сестренки,ах, колокола — колокольчики,Над хрипящею тройкой, даль око сияющей зги…Только лед на виски…и под марш примитивных аккордовПринимайте парад на плацу всероссийской тоски.Кто соревнуется с колоколом в молчании —Тот проиграет, оглохнув под собственный крик.Счастливой дороги, Икар!Когда им в раю станет жаркоОт песен —Ты новым отцом возвращайся к нам на материк.Синий лед отзвонит нам дорогу весеннею течкой.Мы вернемся в две тысячи нищих больных городов.И тебя поцелует красивая черная ведьмаВ улыбку ребенка под хохот седых колдунов.Мы пройдемся чертями по каменной коже Арбата,Пошикуем в лесу да попугаем бездарных ворон……Только кровь на снегу…земляникой в февральском лукошке —К нам гражданская смерть без чинов, орденов и погон.Ты был разведчиком солнца во всех городах.Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх.Чтоб вернулись все птицы,которых не слышал никто никогда —Ты должен отдать им свой звон, заклинанья и смех. [147]

147

Там же. С.63–64.

Задерий идет не столько от цитации поэтических приемов, сколько от воспроизведения легко узнаваемых и концептуальных для башлачевского «текста смерти» цитат из его стихов («под хохот седых колдунов», «Только кровь на снегу… земляникой в февральском лукошке», «Синий лед отзвонит нам дорогу весеннею течкой» и др.) и ключевых образов поэзии Башлачева («ах, колокола — колокольчики», «Над хрипящею тройкой», образ разведчика). В результате, во-первых, становится очевиден адресат песни (напомним, что по этому же принципу строился триптих Башлачева «Слыша В.С. Высоцкого»), во-вторых, актуализируется основной источник собственно «текста смерти» — стихи. Кроме того, Задерий воспроизводит некоторые биографические подробности, легко узнаваемые, благодаря публикации воспоминаний Задерия о Башлачеве, и, опять-таки, отсылающие к «тексту смерти» Башлачева («Мы пройдемся чертями по каменной коже Арбата» [148] ). Наконец, актуализация в песне Задерия основных сем башлачевского «текста смерти» позволяет рассматривать это стихотворение как своеобразную поэтическую квинтэссенцию всего комплекса мифов о Башлачеве. Актуализируются такие семы, как поэт («Каждый поэт здесь богат, как церковная крыса»), зима («Только кровь на снегу»), полет — причем эта сема актуализируется, в соответствии с общеевропейской традицией, через соотнесение с античным образом: «Счастливой дороги, Икар!».

148

Ср.: там же. С.8–9.

Таким образом, близко знавшие Башлачева Кинчев, Шевчук и Задерий практически сразу же после его гибели откликнулись на этот факт стихами, в которых пошли по традиционному в культуре пути актуализации «текста смерти» через обращение к ключевым моментам поэтического наследия Башлачева (от цитации лексической до цитации приема) с проекцией на собственный художественный мир. Следовательно, все трое вполне могут считаться как репродукторами, так и творцами башлачевского «текста смерти».

Однако, как ни странно, башлачевский «текст смерти», уже в конце 80-х — начале 90-х гг., т. е. тогда же, когда писали свои песни Кинчев, Шевчук и Задерий, — другими представителями рок-культуры был иронически переосмыслен, редуцирован и, как следствие, демифологизирован. В 1989 году Янка Дягилева начала стихотворение «Продано» следующими строками:

Коммерчески успешно принародно подыхатьО камни разбивать фотогеничное лицо [149]

В 1990 году Егор Летов пишет стихотворение «Свобода»:

Как бежал за солнышком слепой ИвашкаКак садился ангел на плечоКак рвалась и плавилась последняя рубашкаКак и что обрел обнял летящий Башлачев? [150]

а в 1993 г. Константин Арбенин — стихотворение «Выпадая из окна». Вот его начало:

149

Русское поле экспериментов. М., 1994. С.214.

150

Русское поле экспериментов. С.99.