Телец для Венеры

Лофтс Нора

Глава 2

Каждый раз, возвращаясь из Кембриджа, Хамфри подробно рассказывал доктору Коппарду обо всем, что увидел, сделал и узнал. Он считал подобный отчет полезной проверкой памяти, но главное – своим долгом перед доктором, ибо старик платил за его обучение. Молодой человек не замечал, что доктор выслушивает его отчеты всего лишь из вежливости, терпеливо ожидая, пока полное энтузиазма повествование ученика подойдет к концу и ему удастся, наконец, поделиться с ним городскими сплетнями или новостями о пациентах. Отношение старика к своей профессии было предельно простым. Сорок лет назад он усвоил определенные принципы и научился обращаться с медицинскими инструментами, в которые, вкупе с дюжиной лекарств, непоколебимо верил. Исследования,

открытия или новые методы лечения его не интересовали. Доктор Коппард отлично знал, что в некоторых случаях его опыт и его снадобья не имеют успеха, но относился к этому философски, пребывая в полной уверенности, что другой на его месте тоже потерпел бы поражение. На протяжении двух лет восторженные откровения Хамфри вдребезги разбивались об ограниченное самодовольство его хозяина, но молодой человек ничего не замечал вплоть до сегодняшнего вечера, когда его самого раздирали противоречивые мысли и чувства. Одна часть его мозга сосредоточилась на подробнейшем академичном докладе, в то время как другая была поглощена воспоминаниями и размышлениями о девушке, третья же бесстрастно констатировала, что его слушатель куда больше интересуется ужином, чем рассказом своего помощника.

– Вижу, что наскучил вам, сэр, – сказал, наконец Хамфри.

– Наскучил? Нет-нет, мой мальчик, продолжай. Так приятно слышать твой голос и сознавать, что ты вернулся. Знаешь, Хамфри, пока тебя не было, я понял, что старею. Мне тебя не хватало, я стал уставать. Вчера вечером, представь себе, вошел, сел, а когда миссис Гэмбл принесла ужин, я уже крепко спал. Но ты продолжай, продолжай.

– Думаю, сэр, что я уже практически все вам рассказал.

– Ну-ну, все это звучит весьма любопытно. Съем-ка я, пожалуй, еще кусок пирога. Удивительно, как меняет его вкус ломтик айвы.

Хамфри встал, подошел к столу сбоку и заново наполнил обе тарелки. Мысли его снова устремились к девушке. Как она, бедняжка, была голодна. «Ночлег стоил шесть пенсов, а завтрак еще шесть, но у меня оставалось только девять»… Ну, по крайней мере, в кафе ей не придется голодать. Однако на ее долю могли выпасть испытания пострашнее.

– Сегодня в дилижансе мне встретилась одна девушка… – не подумав, заговорил Хамфри, когда отнес тарелки на стол.

Доктор Коппард немедленно проявил живейший интерес:

– Девушка, вот как? Хорошенькая?

– По-моему, да. Но дело не в том. – И Хамфри поведал о бедственном положении и цели приезда в Бери – своей спутницы.

Теперь старик слушал в оба уха.

– Итак, мадам занимается благотворительностью, одновременно расширяя свой штат. Снова племянница, а? Несколько лет назад здесь уже побывала одна ее племянница – маленькая брюнетка. Родила ребенка и умерла. Тогда было много разговоров, но должен признать, мадам похоронила ее достойно и фамилия девушки действительно была Роуэн. А звали ее как-то на букву «Т»… Томазина, вот! Должно быть, это ее сестра. Твоя попутчица назвала свое имя?

– Нет.

– Хотя это вряд ли имеет значение. Если мадам утверждает, что девушка – ее племянница, кто станет это отрицать? Она умна, как и все в ее семье. Формально ее не обвинишь в содержании публичного дома.

– А вы искренне верите, что это так, сэр? Я очень обеспокоен с тех пор, как девушка сообщила, куда она едет. То, о чем вы сказали, факт или всего лишь слух? Девушке, в самом деле грозит опасность?

– Да, грозит – сменить свое тряпье на платья с оборками и кружевами. Что касается угрозы морали…

– Он выпятил нижнюю губу.

– Это зависит от девушки. Судя по ее поведению в карете, я бы не сказал, что ей предстоит узнать много нового.

Хамфри внезапно ощутил острую неприязнь к человеку, которого считал своим благодетелем, учителем и другом.

– Девушка была голодна и просто приняла то, что ей предложили. Не вижу в этом ничего неприличного.

– Возможно, только склонность принимать то, что предлагают незнакомые джентльмены, облегчает путь в дом миссис Роуэн. – И старик засмеялся над собственной остротой.

Раньше доктор Коппард особенно не распускал язык в присутствии ученика, но эти времена

прошли. Мальчик стал взрослым не по годам, и они жили и работали вместе в такой полной гармонии, что доктор стал закрывать глаза на пропасть, разделяющую их возраст и жизненный опыт. Ему и в голову не пришло, что его циничные слова оскорбили Хамфри и, что самое худшее, заставили его умолкнуть. Когда после паузы Хамфри спросил, как поживает миссис Нейлор, доктор отпустил шутку насчет жалкой слабоумной старухи, панически боявшейся умереть среди ночи. По его мнению, Хамфри излишне сентиментален в отношении женщин. Сталкиваясь с подлинным несчастьем, старик становился добрым и отзывчивым, но при обычных обстоятельствах его поведение и высказывания наводили на мысль о цинизме и даже мизантропии доктора. Замечание в адрес девушки, прибывшей в дом миссис Роуэн, было для него в высшей степени характерным, и, если бы оно касалось кого-то другого, Хамфри не обратил бы на эти слова внимания. Но предположение, пусть даже шутливое, что такая невинная и доверчивая молодая девушка имеет дурные наклонности только потому, что приняла предложенную пищу, будучи голодной, потрясло его до глубины души. Казалось более чем вероятным, что человек, способный на столь ошибочное и бесчувственное суждение, не такой безупречный, каким выглядел до сих пор.

Глава 3

В течение следующих сорока восьми часов Хамфри думал о девушке и кафе всякий раз, когда его внимание его не было поглощено работой. Он оставил девушку у двери дома ее тети субботним вечером и все воскресенье, и понедельник боролся с искушением сходить туда и узнать что-нибудь о ней.

Однако молодого человека удерживала робость. Хамфри никогда не бывал в кафе, и его мнение об этом заведении походило на маятник, колеблющийся между двумя точками зрения, возникшими в результате расследования, детали которого сообщил ему доктор Коппард, Кафе представлялось ему либо вместилищем пьянства и порока, либо местом встречи респектабельных джентльменов и молодых денди. Обе упомянутые точки зрения внушали робость молодому и неопытному сельскому жителю, прикрывающемуся несколько напыщенными манерами профессионала-медика из уважения к своему призванию и в подражание учителю. Если молодого человека вызвали в кафе к больному, он вошел бы туда уверенно и без долгих размышлений, но явиться впервые в качестве посетителя было куда труднее. Однако в глубине души Хамфри понимал, что именно это он хочет и должен сделать. В понедельник вечером, сидя за ужином, он, наконец, принял решение.

Немедленно перед ним возникла серьезная проблема – первая из многих. На протяжении четырех минувших лет Хамфри редко выходил по вечерам, а если такое случалось, непременно сообщал, куда идет. Он попал в дом доктора Коппарда сразу после школы, семнадцатилетним мальчиком, привыкшим к контролю и повиновению. Ему казалось вполне естественным засесть после ужина за книги или сказать: «Я бы хотел прогуляться, сэр. Вы не возражаете?» Однако постепенно эти отношения мастера и подмастерья перешли в своего рода партнерство. В течение прошлого года, с тех пор как Хамфри признали достаточно компетентным, чтобы самостоятельно лечить больных, он был своего рода дежурным в вечернее и ночное время. По любому позднему вызову – если только пациент не принадлежал к весьма значительным особам города – как правило, являлся «молодой доктор», хотя доктор Коппард иногда поднимался с кресла или с к овати (если помощь требовалась ночью), чтобы предварительно расспросить о случившемся и дать указания ученику.

Таким образом, привычка и чувство долга не позволяли Хамфри в понедельник вечером выйти из дома, не сообщив о том, куда он направляется.

Конечно, можно было просто сказать: «Я схожу на часок в кафе». Хамфри не думал, что доктор Коппард стал бы возражать или запрещать ему это, но старик непременно заинтересовался бы, связал довольно странное решение с девушкой из дилижанса и принялся отпускать свои шуточки. Достоинство, разум, скромность – решительно все протестовало против столь откровенного заявления, поэтому после ужина Хамфри произнес как можно более небрежно: