Телепупс

Исаков Михаил Юрьевич

— Здорово ты мне в глаз дал. — Женькин глаз по всем признакам обещал превратиться в фингал. — Не переиграли?

— Работа наша такая.

На стенах длинного коридора телецентра висели фотографии моих многочисленных предшественников. Современных Шикельгруберов и Лимоновых удостоенных того, что с ними разговаривал Женя. Скоро и моя именная фотка впишется между очередным великим политиком и столь же великим писателем.

— Федь, тебе как? Понравилось?

— Василий Иванович, я не слушал, — признался мой верный бодигард. — Да и не смотрю я такую лабуду.

Люди вокруг вроде лыбились. Значит как бы ничего, нормально.

Никаких самокопаний. Настоящий матерый человечище. Не зря таких ребят набирали сначала в лейб-гвардию, а потом в дивизию Дзержинского. Стрельнул в толпу на Дворцовой площади и пошел на воскресную молитву. А после дискотеки в ближайшем к части ДК вообще никаких воспоминаний не остается. Чего они там горлопанят? Флаги какие-то, написано что-то. Пли! А потом водометами, водометами.

Народ… Блин!

— Скажите, — спросил я портного, который меня обмерял. — Вы смотрите «Тяжелый разговор»?

— Нет. Мне это скучно. Вообще не понятно, зачем такую муру показывают, — ответил, не поднимаясь с колен, представитель народа.

Эдик, затащивший меня в очень модное и очень концептуальное ателье, не выдержал и тихо захихикал. Он всего лишь хотел поменять мне стиль, в его планы пока не входили опросы общественного мнения.

— Простите великодушно, но надо выяснить, какое у вас яичко опущено. Это чтобы брюки хорошо сидели.

Я естественно не помнил, какое из них… даже не представлял, как это можно проверить.

— Не волнуйтесь. Я все сделаю сам и архи-аккуратно.

Действительно, все получилось как нельзя лучше. Глядишь, и через три — четыре месяца Москва увидит мою новую привлекательную обертку, полностью соответствующую новому общественному положению. Никаких «Хугов Боссов» и других «Версасев» — печаль о друге не продается. Хотя я думаю… Серьезность скоро войдет в моду.

Вот, например, у парня-обмерщика лицо уже весьма серьезно, сосредоточено и мужественно. Он занимается творчеством. Никакой голубизны. И, судя по возрасту, близкому ко второй половине третьего десятка, он один из социально активных граждан страны.

— Слушайте, вы знаете, что случилось с Шурой?

— С кем?

— С продюсером Президент-Шоу.

— ???

— Мы на этом Шоу выбираем главу государства.

— Вроде что-то… Кажется он заболел. Но я не смотрю политические каналы.

— А вы участвуете в выборах?

— Нет.

— Что совсем? Ни разу не голосовали?

— Пару раз. … Когда ходил в кино бросал билетики в урну. Не помню по какому случаю. А так, я пиво не пью. Предпочитаю французское бордо. … Винные марки ведь не участвуют в программе выборов. … Кажется.

Ни разума, ни души. Одни простейшие реакции на цветовые раздражители яркой рекламы. Посмотрим, дружно кричим «ВАУ!» и бежим черно-белым стадом делать shopping, часто недоумевая и спрашивая себя: «Зачем?».

Средний класс… Блин!

Всеобщее подсознание, требующее чтобы в оральную полость совали жратву и информацию, помогали это все освоить и не требовали ничего взамен.

Вау — вау — вау.

Трудно ему, уроду, пиво от отечественного производителя выпить. Да ладно выпить. Купил бы просто, что б в холодильнике стояло. Оторвал этикетку

с бюллетенем для голосования и в ближайший почтовый ящик. Куда проще? Ну, не на туалетную же бумагу клеить открытки для голосования!?

— А телевизор вы смотрите? Хотя бы иногда.

— Смотрю.

— Так включите!

Самолет летел над периной облаков. Паша любил летать на самолетах. Иногда он сам ими управлял. Он даже пытался управлять атомной подводной лодкой, но ему не позволили.

— Господа. — Пашка был в черном костюме, черной рубашке с черным галстуком. Лицо Президента изображало печальную решимость. — Господа. Время.

Бегущая строка сообщила, что высота ну очень высокая, а температура ну очень низкая. Где-то за кадром раздались всхлипы. Кто плакал, не показали. Все, успевшие зарегистрироваться на последний полет Шуры, будут показаны в новостях, в итернет-отчетах, в журналах и газетах. После. Экраном владел Президент.

— Наша страна, наш народ, все мы понесли невосполнимую утрату. — Если бы я не был с ним знаком, то действительно поверил бы, что Пашка переживает. Ему всегда удавались роли не лишенных брутальности мужчин проходящих через очередной жизненный кризис. — Трагическая случайность, трагический несчастный случай прервал жизнь одного из самых великих художников современности. Шура подарил России свои лучшие творческие годы, он трудился на…

Пашка мне нравился. Правда. Я его заметил еще на отборочном туре. Ему очень удавалось чтение стихов. Он настолько перевоплощался в образ, что его чтение превращалось в маленькую мизансцену, в роль, в игру. У него талант чувствовать текст. Мы проверяли его на умение держать речь с трибуны и давать интервью. Абсолютное перевоплощение. Если бы он не пошел в политику, ему следовало бы стать актером. Я даже думаю, что на будущий год, после ухода с поста он так и сделает.

— … Мы знали его как человека обладающего светлым чувством юмора, человека с крепким характером, знающим что такое настоящая мужская дружба. Он умел держать слово и обладал деятельным талантом…

Речь Пашки заканчивалась на фоне музыки. Она становилась громче с каждым словом. Это добавляло торжественности и веры.

— Мы будем помнить, — наконец-то пообещал Президент и с последними аккордами нажал кнопку.

Где-то в хвостовой части самолета раскрылся люк и с высоты 12 километров на Россию просыпался пепел самого могучего пидора страны.

«Гадкий койот» — лучшее место, чтобы помянуть друга. Название подходящее.

Помянуть хотелось еще и потому, что русские поминки означают принятие алкоголя. Традиция. Помянуть до потери сознания.

Я выпил уже четвертый «дринк», когда передо мной предстал гэбист. Как всегда слегка помятый серый пиджак, такой же как его невыразительное лицо, и вечная папироса во рту.

— Василий. Вы слишком много пьете.

— Ну, повесь меня, — попросил я и указал на потолок заведения, откуда свисали лифчики всех форм и размеров.