Тело на продажу
Шрифт:
Я заплакана, растрепана, наполовину раздета, тащу за собой свои помятые и местами порванные Грэем шмотки – а заодно и ноги, слабые, заплетающиеся после того, что сделал со мной тот мужчина…
И все-таки – что же он сделал?
Он не изнасиловал меня – в привычном понимании этого слова.
Он не вошел внутрь. Не лишил меня невинности.
Но для чего тогда нужен был весь этот откровенно жуткий спектакль?
А главное – для чего нужна была кровь, которой Грэй перемазал мои бедра и постель под нами?
Хотел сымитировать
Это был спектакль издевательства ради? Чтобы в итоге девственности меня лишила орава голодных мужиков?
Или это проверка? Может, я должна сказать обо всем случившемся господину Хуссейну?
О боже…
Я трясу головой.
Ну уж нет!
Между тем, его блаженно улыбающаяся морда как раз оказывается передо мной, потому что парни швыряют мое слабое и не способное сопротивляться тело прямо под ноги хозяина дома.
– Славно, – говорит Хуссейн, невозмутимо разглядывая меня и явно видя кровавые пятна на моих ногах. – Тебе понравилось, моя шлюшка? Грэй хорошо провел с тобой время, правда? Он любит девственниц…
Я поднимаю на него глаза, смотрю с ненавистью, а потом изо всех сил плюю ему под ноги.
Он в ответ только отступает и посмеивается:
– Как думаешь, стоит дать тебе помыться и отдохнуть перед посвящением? Хочешь пить? Или есть? Или хотя бы в туалет?
Я продолжаю молчать. Я скорее обделаюсь под себя, чем попрошу о какой-либо милости или помощи у этого ублюдка.
Но он, кажется, и так решает проявить добросердечность…
Добросердечность! Ха-ха!
Это я сильно сказала…
Хоть чувство юмора меня еще не подводит – и то ладно.
Он и вправду щелкает пальцами, чтобы отправить меня прочь, только в этот раз за мной приходят не парни в черном, а две девушки, тоже полностью закутанные, только большие и темные влажные глаза светятся в щелях сплошного тканевого покрова.
Они не такие сильные, как мужчины, но решительности им все равно не занимать: как только я пытаюсь вырваться – они сжимают меня крепче и тащат по коридорам быстрее…
Но это ведь женщины!
Должна же в этой гребанной стране быть женская солидарность!
Значит, еще не все потеряно!
Это меня немного ободряет, и я пытаюсь заговорить с ними:
– Здравствуйте, меня зовут Аня, я из России. Меня привезли сюда обманом и силой. В Москве у меня больной брат, он умирает. Я обязательно должна вернуться, и как можно скорее. Пожалуйста, помогите.
Они молчат и даже как будто не слышат меня.
Может, не понимают, не знают английского?
А может, им просто языки вырезали?
Или угрожают вырезать, если произнесут хоть слово и попытаются помочь пленнице этого дома?
В конце концов, они могут быть такими же невольницами, как я сама…
Девушки оставляют меня в небольшой
Какой ужас.
Прежде чем запереть меня, девушки приносят ужин: металлический поднос с такими же металлическими мисками и кружками. Стекло тут, видимо, под запретом: чтобы жертва не попыталась самоубиться или напасть на кого-нибудь другого. Ну что же, вынуждена признать, довольно логично.
В одной миске – какой-то жирный бульон, в другой – рис с овощами и два кусочка белого хлеба. В кружках – вода и сок… гранатовый, кажется. Я даже удивляюсь. Если честно, такое яркое и ароматное пятно кажется каким-то миражом в серой реальности этой каморки.
Еще мне приносят второе ведро – с водой.
– Мыться, – говорит одна девушка на ломаном английском, а потом показывает на мои кровавые пятна на бедрах.
– Спасибо, – шепчу я. Значит, языки у них все-таки не отрезаны… Это однозначно радует. Я пытаюсь продолжить разговор: – Может быть… – но меня уже не слушают: через мгновение дверь захлопывается, в замочной скважине поворачивается ключ, и я остаюсь в одиночестве.
5 глава
АНЯ
Девушки принесли мне ведро воды – но не дали ни мыла, ни мочалки. О геле для душа или шампуне я и вовсе молчу… подобное в таком месте – непозволительная роскошь. Да и вода непонятно, чистая ли вообще. Я подхожу ближе и осторожно принюхиваюсь: пахнет как будто бы плесенью. Провожу по краю ведра, собирая на пальцы странный белесый налет. Морщусь, по инерции вытираю руку о собственные порванные шмотки.
Руководствуясь интуицией, я осматриваю стены и потолок своей маленькой клетки: не установлены ли в комнате видеокамеры? Если я стащу с себя то, что осталось от моей одежды, – кто-нибудь увидит это? Отличное будет бесплатное шоу на потеху хозяйским псам, не правда ли?
В конце концов, совершенно утомившись, я пересиливаю и брезгливость, и стыд быть увиденной, стягиваю с себя изодранную в клочья футболку и перепачканные чьей-то кровью трусики, и окунаю их в ведро, чтобы использовать вместо мочалки. Мыть этой водой между бедер я не решаюсь (вдруг мне еще представится шанс спастись? не хотелось бы занести во влагалище какую-нибудь инфекцию), но зато терпеливо и покорно обтираю все остальное: руки, ноги, туловище. Особенное внимание уделяю вспотевшим подмышкам, залапанным грязными мужскими ручищами грудям и перепачканным кровью бедрам. В комнате довольно прохладно, так что я подрагиваю и покрываюсь мурашками, но ничего не могу с этим поделать.