Телохранитель для мессии. Трилогия
Шрифт:
Воздух загустел настолько, что стало трудно дышать. Небо потемнело до цвета свежепролитой крови, окрасив дрейфующие облака в ярко розовый. Ярость поднималась из глубин подсознания, как чудовище со дна взбаламученного омута. Уродливая голова показалась над водой и плотоядно оглянулась. Презрительные улыбки, неосмотрительно брошенными камнями его раздразнившие, потускнели. Острый гребень рассек водную гладь: зверь рванулся вперед сильной, гибкой, быстрой мной. Вспышки багрянца, в просветах которого мелькали чьи-то руки, ноги, слышались крики боли. Возможно, что мои. Ледяная вода, выплеснутая прямо в лицо, смыла кровавое безумие. Тяжелое с всхлипами
— Что ж, неплохо, девочка. Но техника хромает. Я не поклонница магических штучек, так что придется основательно поработать, — аалона Валента, «вспомнила» я, наставница молодых послушниц в боевых искусствах.
Маловато я что-то про нее вспомнила.
"Ага, а тебе нужно как в «Семнадцать мгновений весны» — аалона Валента, тиканье часов, истинная арийка, в порочных связях не замечена и т.п. Размечталась " — вот ведь, сколько молчал, а тут на тебе, высказался. Наверно пора представиться, а то наверно, так и будут обзывать. То дитя мое, то девочка, а там, кто его знает, до каких кличек дело дойдет.
— Меня зовут Лия, рада знакомству.
— Я, на твоем месте, так бы не радовалась — не оценила моей любезности наставница — будем, Лия, работать, работать и еще раз работать!
«Несомненно, как завещал великий дедушка Ленин» . Нет, Ильич завещал учиться. Хотя этому доброму человеку принадлежит фраза о том, что «перемена труда — есть отдых». Боюсь, наставница и этим принципом не брезгует.
Ноги отказали мне в благосклонности, свалив тело недвижимым мешком на землю.
До окончания тренировки я просидела сторонним наблюдателем, подпирая стену, к которой меня под локотки оттащили две послушницы. Девицам, проверявшим меня на вшивость, так не повезло. Их, как и прочих, загнали обратно на площадку. Идеальная синхронность движений завораживала, сила ударов впечатляла. А смотреть на это, сидя в тенечке и вдыхая сладкий свежий воздух после трех недель заточения, было незамутненным удовольствием. Про меня вспомнили только, когда пришло время ужина, и позвали проследовать за всеми. Другие послушницы уже ушли вперед. Лишь одна из них задержалась, чтобы показать дорогу.
— Привет, меня Лэнар зовут, — невысокая улыбчивая девушка с карими глазами и волосами цвета опавшей листвы протянула мне руку, чтобы помочь подняться. — Аалона Валента просила присмотреть за тобой.
— Лия, — я хмуро приняла ее помощь. — Аалона Валента — сама внимательность, как я погляжу.
— Валента — зверь, верно, — Лэнар хихикнула и, быстро оглянувшись — не слышит ли кто, шепотом добавила. — Здорово ты девчонок! Пошвыряла, как котят! Этой зануде Голле давно было пора начистить… хм… много чего. Спасибо, что проделала это за меня. Короче, будут вопросы, обращайся, постараюсь помочь.
— Спасибо за предложение, — с третьей попытки мое тело обрело устойчивость. — Не дура, отказываться не стану — ни черта в происходящем не понимаю…
— Знание не всегда есть благо, — усмехнулась девушка. — Уж поверь той, что выбрала предвидение.
* * *
Обеденная зала освещалась все тем же неярким светом, исходившим от потолка и стен. Свечение, равномерное в коридорах, тут образовывало на поверхности причудливые узоры, как будто неведомый художник, макнув кисть в светящуюся краску, разрисовал стены, как диктовала ему его безумная фантазия. Практически все помещение занимали длинные столы со скамьями. В зале уже собрались все монахини, включая мать настоятельницу, и дожидались последних опоздавших послушниц. Мать Астела не удостоила меня не единым взглядом, предпочитая игнорировать не оправдавшую надежд Избранную.
На столе уже стояли чашки с дымящейся кашей, по виду овсяной. К ней прилагался весьма и весьма скромный кусочек мяса. Запивать это предлагалось местным аналогом киселя. Пучки молодого зеленого лука и петрушки по-простому накидали между плошками. Хотя жесткие лавки без поддерживающих спинок не располагали к продолжительному сидению, Занесенную над кашей ложку пришлось положить на место. На свободное место перед столами для выступления вышел сухонький старичок с редкой растительностью на яйцеобразной голове, одетый в немаркую коричневую рясу.
Без всякой магии предвидения я могла напророчить, что нам предстоит прослушать занудную проповедь в исполнении монастырского священника. Ее содержание сводилось к следующему: все мы есть дети Единого, а магию, пищу и все остальное мы имеем лишь благодаря тому, что он соизволил нам это дать. За это присутствующим предлагалось, в свою очередь, славить в безмерной благодарности строгое, но справедливое божество денно и нощно. Дедок постоянно путался в словах, забывал, что он говорил, а что еще нет, поэтому некоторые куски проповеди нам «посчастливилось» прослушать несколько раз. Демонстрация прогрессирующего старческого маразма затягивалась. Мать Астела, лицезревшая подобный спектакль, наверное, не первый и скорей всего не в последний раз, взяла дело в свои руки.
— Какую чудесную проповедь прочитал нам сегодня отец Ванхель! — воскликнула она, дождавшись паузы в рассуждениях старичка. — Давайте же возблагодарим Единого за пищу, кою он нам ниспослал, и приступим к трапезе.
Девушки вокруг меня приложили кончики пальцев к середине лба, облегченно произнесли: «Хвала Единому» и активно принялись за еду.
— Единому хвала, — торопливо поддержала я, готовая славить кого угодно, лишь бы покормили.
После ужина нас построили, как старом кино про пионерский лагерь, и повели в общую спальню. В этой большой комнате с тремя десятками кроватей под пологами одну в самом углу выделили мне.
Под строгим взором наставницы всем были розданы из большого встроенного в стену шкафа полотенца и ночные рубашки. Группами по пять человек стали заходить в дверь, находившуюся в противоположном конце комнаты. Так как послушницы выходили оттуда умытыми и переодетыми, даже я догадалась, что там душевая. Дело шло ходко, каждый отряд укладывался в минут десять — пятнадцать. Но по закону подлости, очередь моей группы, была самой последней. Ожидание показалось вечностью. Ноги не держали, а присесть на кровать в грязных штанах мне не позволяло воспитание. Но усталость разрешила опуститься прямо на пол и не обращать внимания на стороннее неодобрение.