Телохранитель Каина
Шрифт:
– Первый подъезд, квартира восемь, – сказал он. – Там должна быть Зоя Калязина. Расспроси ее, приезжал ли к ней кто, интересовался ли Глебом Лисицыным. Все подробности, в общем. А если нет ее, соседей расспроси.
Охранник вошел в подъезд. Восьмая квартира. Второй этаж. Таблички с номером квартиры на двери не было. Пока охранник соображал, что тут к чему, следом за ним на лестничную площадку поднялся давно не бритый мужичок.
Мужичок посмотрел на незнакомца взглядом, в котором поровну были замешены настороженность и неприязнь, ударил кулаком в ту дверь, что не имела таблички с номером, и коротко позвал:
– Зин!
– А где живет Зоя Калязина? – спросил охранник ровно в тот момент, когда дверь мужичку открыла женщина с нетрезвым исстрадавшимся лицом.
– А-а-а, – начала было женщина.
– А чего? – спросил мужичок недружелюбно.
Но охранник уже понял, что это и есть та самая квартира, – которую он разыскивает.
– Поговорить! – объявил он невозмутимо и корпусом легко втиснул мужчину в пропахшее грязью и пылью сумрачное нутро квартиры.
Женщина испуганной мышью юркнула в комнату. Охранник проследовал за ней. Обвел взглядом убогое жилище. Здесь можно не церемониться. Не князья.
– Тут такая тема, – произнес охранник веско. – Интересуемся, кто приходил и кто про Глеба спрашивал.
Женщина взволновалась. Охранник это увидел и понял, что точно приходили и точно спрашивали.
– Один? Двое? – уточнил он.
– Один! – с готовностью доложила собеседница.
– Высокий?
– Да. Видный такой! И плечи у него – ух! – развернула плечи пошире.
– Хромал?
– Ага. На ногу на вот эту припадает.
Китайгородцев. С этим разобрались.
– Что сказала ему? – спросил охранник.
– Что Глеб прошлой весной уехал в Борщевку, на рыбалку, и больше не возвращался.
– Еще про что был разговор?
– Уже не помню.
Охранник посмотрел недобро. Зоя-Зина оказалась женщиной понятливой.
– Про бабу спрашивал, про Нинку!
– Нинка – это кто?
– Ну, Глебова она… Ребенок у них… То ли общий… То ли нет…
– Так что он спрашивал про эту Нинку?
– Жена она Глебу или как?
– Жена? – вопросительно глянул охранник.
– А я не знаю. Тут никто не знает. Я так и сказала.
– О чем еще расспрашивал?
– Ни о чем. Уехал. В Борщевку, к дяде Степе.
В общих чертах совпадало с тем, что охранник знал. И было очень похоже на правду.
Охранник вернулся к Лисицыну, пересказал все, что услышал от полупьяной Зои-Зины. Лисицын слушал молча, и по нему нельзя было понять, как он относится к тому, что слышит, и только когда охранник упомянул о Нине Петровне, Стас Георгиевич потемнел лицом.
– И про нее разнюхал! – процедил сквозь зубы.
Охранник слишком хорошо знал нрав своего шефа. Взбешен Лисицын не на шутку.
В школьном коридоре давно прозвенел звонок, но Нина Петровна на него не среагировала. Впервые за много лет, которые она проработала в школе, пропустила звонок мимо ушей. Лишь вздрогнула, услышав дребезжащий звук, повела вокруг невидящим взглядом и снова уставилась на Китайгородцева. А очень скоро звонок замолк, и она смогла вернуться к тому, что сейчас занимало все ее мысли.
– Знаете, вы правы, – сказала она и нервно хрустнула пальцами.
Очень неприятный получился звук.
– Я теперь сопоставляю то, что знаю, – продолжила Нина Петровна. – И только теперь начинаю понимать, в чем причина. Я видела Михаила…
– Когда? – встрепенулся Китайгородцев.
– Он дважды приезжал. В первый раз – почти что год назад. В декабре, перед Новым годом. А второй раз не так давно. Весной, в мае. Сказал, что обитель хочет посетить, проездом вроде…
– Обитель – это монастырь?
– Да. От нас не очень далеко, но если ехать от Москвы, тогда Калуга – это не совсем по пути. Я еще удивилась про себя, чего это он к нам завернул. Понятно было, что какой-то смысл имеется, а что к чему, я не могла взять в толк. Ну, посидели с ним, поговорили, он про житье-бытье расспрашивал…
– И про Алешу? – догадался прозорливый Китайгородцев.
– То-то и оно! – вновь хрустнула пальцами Нина Петровна. – Тогда оно было непонятно. Ну, спрашивает. Так Михаил много про что спрашивал. Он интересовался, я рассказывала. А сейчас я вспомнила: в основном-то было про Алешу! Даже если какие-то вопросы вроде про меня задавал, а все равно получилось, что про сына! Спросит так меня, мол, устаешь? Ну, всяко бывает. Ну, сын, наверное, помогает? Помогает, говорю. А ты ему? Сын в институте, а ты сама, мол, педагог, так что ему твоя помощь, получается, нужна? Понимаете?
– Нет, – признался Китайгородцев.
– Выведывал про наши с Алешей отношения. Как у нас да что. Если все так, как вы сказали, тогда это объяснимо. Михаил хотел знать, насколько мой Алешка самостоятельный. Значит ли мое слово для него хоть что-то до сих пор, или перерос уже, сам с усам.
Распахнулась дверь, и в класс стремительно вошла крайне растревоженная женщина в строгом, без изысков, костюме.
– Нина Петровна!!! – произнесла она. – У вас урок! Там сумасшедший дом! Что происходит?!
Нина Петровна будто очнулась.
– Простите! – пробормотала она, покраснев, как уличенная в чем-то предосудительном отличница. – Я совсем забыла! Бог ты мой!
Она резко встала. Стул опрокинулся. Она этого даже не заметила.
– Про обитель мне скажите! – попросил Китайгородцев. – Вы говорили – монастырь. Куда Михаил якобы собирался.
Священник. Обитель. Все это могло быть как-то связано. Других зацепок не было.
Приехали к дому Нины Петровны. И здесь тоже Стас Георгиевич заосторожничал. Близко подъезжать не стали. Лисицын отправил своего охранника на разведку. Тот вернулся быстро. Никого в квартире не было. Лисицын нервничал. Время таяло, как тает под весенним солнцем снег. Стас Георгиевич даже задумался о том, не вернуться ли ему туда, где жил священник. Может, уже вернулся поп? Но и здесь дела были важные.