Телохранитель моего мужа
Шрифт:
— Ну что, пойдём? — протягивает Рина руку мальчишке, что смотрит на неё с обожанием.
— Ты моя мама теперь? — задаёт маленький человечек самый важный вопрос в своей жизни.
— Я твоя мама, — поднимает она глаза и вопросительно смотрит на меня. Я киваю уверенно. Я бы и возмутился даже: мы ведь договаривались! — А это твой папа.
— Мы будем вместе навсегда-навсегда?
— Навсегда, сынок.
И мы идём, взявшись за руки: Рина, Серёжка и я. Наша пока ещё маленькая, но уже настоящая семья.
Рина
Как ни странно, он не снился мне по ночам. Я думала, что буду долго помнить его обезображенное лицо.
— Меня посадят? — спросила растерянно. Юджин лишь пренебрежительно фыркнул и закатил глаза.
— За что, Бабочка? Официально Марков мёртв и похоронен. А это…тело ребятки уберут. Выбрось всё из головы и живи дальше. Тебе рожать ещё, поэтому наплюй и разотри.
Так не получалось, конечно. Уже позже, когда я отошла от всей этой истории, нередко думала, что могла поступить как-то иначе. Жалела ли я о содеянном? Скорее нет, чем да.
Эта история словно перерезала пуповину между мной и Лялей. То есть Элей. Она сама переломила ход истории своей жизни. Какое-то время ухаживала за дедом, а затем ей пришёл вызов из-за границы на пластику лица. Конечно же, не обошлось без Юджина, но я не стала спорить: Элька так радовалась предстоящей поездке и лечению, что сулило ей новое лицо и совершенно другую жизнь.
— Знаешь, — сказала я Артёму, когда до родов осталось совсем немного, — я нередко сравнивала свою жизнь с чёрно-белым кино. Жила в этих двух контрастных цветах. Но если тогда преобладали чёрные цвета и краски, то сейчас я вижу нашу жизнь ослепительно белой с радужными разводами.
— С ванильным небом и розовыми пони, — смеётся он.
— Ну, это уже перебор, — улыбаюсь ему в ответ.
— Я куплю кисти и краски. Буду рисовать портреты и обязательно разукрашу нашу жизнь в разные цвета. Она того достойна. И разноцветье отгонит чёрное от нас подальше. Пусть оформляет документы чёрный цвет, на пенсию ему пора.
Николай Артёмович Стоянов родился в начале августа. Светлые волосы, мутные глазки — не понять, какого цвета. Маленькое чудо поставило всех на уши и заставило плясать вокруг своей персоны личный канкан.
— Такой же нетерпеливый и требовательный, как Тёма в детстве, — прослезилась моя свекровь.
Я его любила всем сердцем. И всё же, и всё же…
Приблизительно через два месяца я положила перед Артёмом конверт.
Что это? — приподнял он бровь с двумя шрамиками. Как я обожала, когда он делал так!
— Генетическая экспертиза. Коля твой сын, Тёма.
— Я и не сомневался, — берёт он меня за руку, — но если тебе так спокойнее, значит ты всё правильно сделала.
Он целует меня в губы, а я замираю. Во мне плещется разноцветное море любви.
— Ты хранитель моей души, — шепчу ему свои ощущения.
— У меня повысился ранг, — хмыкает он мне в шею: — Был телохранитель, стал душехранитель. Но можно я останусь просто Тёмой Стояновым, твоим любимым мужем?
— Нужно, — глажу костяшками пальцев его по щеке и прячу слёзы, потому что знаю: я его маленькая девочка, любимая женщина, просто Рина Стоянова, которая однажды вечером вышла на охоту, чтобы подстрелить лёгкую добычу, а нашла неожиданно свою судьбу. Оказывается, бывает и так. И это замечательно. Точка! — как любит говорить мой драгоценный муж.