Телохранитель моего мужа
Шрифт:
— Здравствуй, Катерина, — произнёс Алексей, и я поползла по стене вниз.
Ноги ослабели. Разум помутился. Вернулся страх.
Он живой. А я до сих пор его жена.
60. Артём и Рина
Артём
Она связала меня. В голове пульсировала боль. Во рту — привкус крови.
Ляля сидит на стуле. На ней — другая футболка. Целая. Ляля раскачивается со стороны в сторону, обнимая себя за плечи.
— Ты зачем это
— Ты исчезнешь — и всё наладится, — цокает она зубами.
— Да? — у меня хватает сил иронизировать. — А что наладится-то? Ринка будет вечной рабыней у тебя на побегушках?
— Ты не понимаешь, — сжимает она губы, чтобы они не плясали.
— Да уж куда мне.
В моей пострадавшей голове мелькают совершенно дикие мысли.
— Он жив, да? Марков — жив?
Ляля перестаёт трястись и смотрит на меня остановившимся взглядом.
— И это он тебя так. Больше некому. И лицо твоё — тоже его рук дело?
Она мотает головой. Шея у неё тонкая. У меня плывёт всё перед глазами и кажется, что ещё немного — и голова оторвётся от тела. Упадёт на пол. Мысли, как саранча, наползают одна на другую, и я никак не могу толком сосредоточиться, но кое-что всё же цепляется.
— Ты думала, что она как сыр в масле, да? У тебя даже мысли не возникало, что он Рину бил, издевался, насиловал?
Ляля смотрит на меня с ужасом. Трясёт головой, не веря.
— Неправда, нет!
— Тебя бил, а её нет? Такие люди не могут быть разными. Они однозадачны. Линия поведения у них одинаковая.
— Он любил её. Всегда, — выбивает она дробь зубами. Слова трясутся холодцом вместе с её телом. Волосы прядями налипают на лицо. — Как к фарфоровой кукле. Я думала: дам ему всё. Покажу небо в алмазах. А он на ней женился.
Пазлы один за другим начинают вставать на место. Он их обеих?.. Это от него она забеременела, делала аборт? И ничего не рассказала сестре.
Марков, как паук, опутал их своими липкими сетями. Обманывал, издевался, разводил в разные стороны.
— Серёжа — его сын? — я почти уверен, но должен спросить.
— Нет, — качает она головой, — от случайного мальчика. Я тогда из дома сбежала. Не могла находиться рядом. Видеть её счастье. Мы тусили три дня, а потом расстались. Домой я вернулась с большим пузом. Беременность была тяжёлой. Лёшке соврала, что это его ребёнок. Я родила. А чуть позже меня достали те, кому я когда-то должна была деньги. Случайно им попалась. Они пьяные были. Ну, и вот…
Ляля неловко задела себя рукой по лицу.
— На мне живого места не было. Еле отошла. И после этого — клиника.
— Ты его шантажировала? Маркова? — уточняю, потому что вижу цепочку. Удивительно, что её пока не видит она. Или просто не хочет в это верить.
— Нет. Сказала в сердцах, что расскажу всё сестре. Но он знал, что я этого не сделаю.
Не знал. Поэтому запрятал её в психушку. Запугивал, наверное, что-то обещал. Пластическую операцию, например. Кормил завтраками обеих.
Я вдруг подумал: всё это уже не важно. Он жив, а значит бродит где-то и опасен. И бродит где-то рядом, раз она с ним встречалась. И снова он что-то плёл, обманывал, дурил ей голову. Умел убеждать. Да это и несложно, потому что для Ляли Марков некий идеал, до которого она постоянно пыталась допрыгнуть.
— Развяжи меня, — прошу. — Он опасен.
— Почему я должна тебе верить? Ты никто. Случайный мужик в жизни моей сестры.
— Я отец её ребёнка, — делаю то, что, наверное, должен был сделать сразу. — Рина беременна. И уж если тебе так нужен Марков — забери его. Не вижу логики в твоих действиях. Вместо того, чтобы отдалить их, ты сводишь. Зачем-то делаешь всё вопреки здравому смыслу. Он тебе снова что-то пообещал? Операцию? Богатую жизнь? Так у тебя и так всё будет. Без издевательств и боли. Без угроз и шантажа. С новым лицом и новыми знакомствами. Работа, увлечения, другой город в конце концов. Ты ведь верила в это, пока он снова не начал морочить тебе голову.
— Если я развяжу тебя, ты свалишь?
Она плохо слушает меня. Видимо, там программа стоит внутри. Яд Маркова её отравляет. Жаль, что ей пока что этого не понять. А может, не понять никогда.
— Да. Я уйду, — ничего толком не обещаю. Я могу уйти сейчас. А за всё остальное время я не расписываюсь.
Ляля достаёт нож. Неловко пилит верёвку. Но она хотя бы трястись перестала, а то, боюсь, не обошлось бы без крови.
На башке у меня шишка. Перед глазами мир колышется. Мне точно нельзя за руль. Я должен найти Рину. Звоню ей сразу, как только руки хоть немного начинают меня слушаться.
Через несколько томительных гудков она отвечает.
Да, — это почти шёпот. Испуганный и какой-то растерянный.
— Где ты, Рина? — кричу, не сдержавшись.
— До-ма, — говорит она по слогам, а затем телефон её умолкает.
Рина
Он ударил меня по лицу. Наотмашь. Сильно. Я почувствовала обжигающую боль, но глаза открывать не стала. Стон тоже сдержала. У меня даже слёзы не брызнули.
Я слышу, как Алексей матерится и уходит на кухню. В сумочке звонит телефон. Я успеваю ответить Артёму, когда мой мучитель возвращается и ногой выбивает телефон из моей руки. Запястье обжигает боль.
— Ты с кем говорила, тварь?! — кричит он и пытается достать меня ногой.
Но я больше не безвольная кукла, которую можно пинать и трахать во все дыры. Я уворачиваюсь. У меня ребёнок! Я не позволю этой скотине лишить меня самого дорогого подарка судьбы.
Я бью его пяткой в лодыжку и успеваю, перекатившись, вскочить на ноги. Я бегу назад. В спасительные объятья его кабинета. Там замок. Вряд ли у Алексея сейчас есть ключ от него.
Я запираюсь на два поворота и замираю. Дышу тяжело.