Телохранитель
Шрифт:
Иногда они созванивались; Джейстон возглавлял охрану Чикагского филиала Первого Национального банка; жизнью вроде бы был доволен, звал в гости.
Рэй с удовольствием бы съездил, но как-то все не складывалось. После третьего курса совсем было собрался, но Ри заболела корью, и он почти две недели просидел с ней, пока она изнывала от предписанного ей постельного режима и злилась на весь белый свет. В самом деле — большего свинства, чем заболеть именно в каникулы, трудно себе представить!
Чем дальше тем больше Рэй укреплялся в своем намерении стать журналистом. Со второго курса он подрабатывал в газете
Он до сих пор отчетливо помнил тот декабрьский день, который стал поворотным в его жизни…
До Рождества оставалось меньше двух недель. Выпал снег, лежал и сверкал на солнце, даже в аудитории, казалось, пахло морозной свежестью.
Телефон зазвонил в полдень, во время лекции по истории литературы. К Рэю возмущенно обернулись сразу несколько соседей, и он мысленно обругал себя: как можно было забыть его выключить?!
Нажал кнопку, подумал: «Ри, небось. Интересно, что там у нее загорелось?», сказал: — Алло? — но в трубке отозвался незнакомый женский голос:
— Здравствуйте, Рэй, меня зовут Ребекка. Я сестра Генри Джейстона.
— Да, здравствуйте! — Он машинально улыбнулся, но сердце тревожно забилось. — А…
— Генри умер, — перебила женщина. — Похороны в среду.
— Как? — вырвалось у Рэя, он подумал, что ослышался — не может такого быть, они с Джейстоном разговаривали всего неделю назад!
Но Ребекка поняла вопрос буквально и ответила:
— Его убили.
Джейстон оказался случайной жертвой случайного ограбления — зашел по дороге с работы купить мороженого и как раз расплачивался за него, когда распахнулась дверь и с криком: «Всем стоять, не двигаться!» в магазин вбежали два подростка с пистолетами.
Они пару раз пальнули в потолок, подбежали к кассиру, заорали: «Выгребай деньги, ну!» Потом один из них вдруг обернулся и выстрелил в Джейстона. Зачем, почему — возможно, он и сам этого не знал. Второй крикнул: «Ты что, мудила?!», схватил его за руку, и оба рванулись к выходу. Но убежать им не удалось — когда они выскочили за дверь, к магазину уже подъехала полицейская машина…
Отпевание… похороны… поминки…
Рэй никого здесь не знал и молча стоял у окна, порой ловя на себе любопытные взгляды. Вокруг ходили, разговаривали, что-то пили и ели мужчины и женщины в темной одежде, некоторые — в полицейской форме; слышались обрывки фраз: «эти наркоманы совсем распоясались… не повезло…» Ребекка сидела на диване посреди комнаты и снова и снова рассказывала, как умер Джейстон — ночью, в больнице, после операции.
Пулю удалось извлечь, но врачи сразу предупредили, что положение остается крайне тяжелым. Сестру пустили к нему в палату.
Порой он ненадолго приходил в себя — узнавал ее, бормотал: «Бекки… Бекки…»; один раз сказал довольно внятно: «Я мог выстрелить, но… ребенок… глупо… глупо как…» Потом он вроде бы заснул, Ребекка тоже задремала и очнулась от тревожного звона, похожего на вой сирены: остановка сердца. Прибежали медики, вытолкали ее из палаты, но сделать уже ничего не смогли…
Ее собеседники сочувственно кивали, отходили, но стоило кому-то сесть на диван, и она снова начинала рассказывать ту же историю с самого начала, через каждые несколько слов повторяя «Генри… Генри…», и Рэю приходилось вспоминать, о ком она говорит — он не привык звать Джейстона по имени.
Ему хотелось побыстрее уйти, но уходить первым было как-то неудобно. В комнате удушающе пахло тяжелыми приторными духами, от этого запаха Рэя начало подташнивать, и он вышел на балкон. Там и нашел его один из племянников Джейстона — должно быть, ему было лет десять, но из-за траурного темного костюмчика он казался куда младше и беззащитнее.
Подошел, спросил:
— Вы Рэй, да? — и выразительно взглянул на его изуродованную левую руку.
— Да.
— Дядя Генри про вас рассказывал, говорил, что вы очень храбрый.
Рэй стиснул зубы — почему-то именно сейчас, впервые за весь день, к глазам подступили слезы — притянул мальчика к себе и погладил по затылку.
— Твой дядя Генри сам был очень храбрый…
В тот вечер Рэй не поехал домой — остался ночевать в Чикаго, в отеле.
Лежал, смотрел в потолок, где мелькал свет фар проезжавших по улице машин, и чем дальше, тем отчетливее осознавал то, что давно зрело в душе, но стало окончательно ясным ему только сейчас.
Служить и защищать — вот чем он должен заниматься в жизни, а никакой не журналистикой. Служить и защищать, и не важно где: в полиции, в ФБР или еще где-нибудь — главное, делать что-то такое, чтобы люди могли чувствовать себя в большей безопасности.
Как это делал всю жизнь Джейстон. Делал — а себя вот защитить не смог…
Рэй помнил, как Джейстон выхватывал пистолет — в долю секунды! Он мог бы застрелить этих преступников, наверняка мог, но пожалел юнцов, не думал, что они действительно способны пустить в ход оружие. А может, боялся, что если в магазине начнется стрельба, то пострадают невинные люди…
— ФБР — это круто! — одобрила Ри — ей, первой, Рэй рассказал о принятом решении. — Но как ты будешь с папой разговаривать, при его-то пещерном мышлении… брр! — проницательно добавила она со свойственным ей в ту пору подростковым нигилизмом. — Он ведь наверняка спит и видит тебя по своим, так сказать, стопам направить, тем более что со мной у него обломилось!
Сама она уже лет с тринадцати четко знала, кем станет: модельером, причем несомненно знаменитым!
Рэй тоже понимал, что разговор ему предстоит очень и очень непростой.
К чести Рамсфорда, тот не стал говорить о неблагодарности Рэя и ни разу не попрекнул его истраченными на его обучение деньгами. Вместо этого он говорил про вопиющий инфантилизм, про «идеи, достойные насмотревшегося боевиков подростка» и про то, что пора бы, наконец, повзрослеть.
Теперь, по прошествии стольких лет, Рэй мог вспоминать эту сцену с некоторой толикой иронии, мысленно видя со стороны и себя — волосы торчком, голова вжата в плечи, но глаза упрямые — и Рамсфорда, рассерженного и раскрасневшегося. Обычно, когда сенатор был недоволен чем-то, то умел дать это понять без крика и скандалов, но тут под конец завелся и орал, как на митинге, даже кулаком по столу хряснул, после чего, сердито потирая ушибленную руку, велел Рэю немедленно возвращаться в Гарвард: до каникул осталась еще почти неделя.