Темна египетская ночь
Шрифт:
Когда-то у меня был друг-геолог. При возвращении из маршрута в базовый лагерь, его застигла метель. На Курилах такое случается даже в мае. Он был рядом с палаткой, но так и не разглядел ее в обезумевшей снежной круговерти. И прополз мимо. Его нашли только утром довольно далеко от лагеря. Он умер от переохлаждения на пути в больницу.
Выплыв из омута воспоминаний я вернулся к себе в комнату, сел на лежанку и закрыл глаза. Если в моих силах дать Саиде несколько дополнительных шансов, я должен, хотя бы, попытаться это сделать. А для этого мне понадобится…
Сиреневая мгла расплескивается вокруг, постепенно заполняя мое тело текучим туманом. Я полон им от ступней до макушки, словно чаша холодной родниковой водой. Но откуда-то издалека приходит легкое дуновение, вынуждая мглу чуть-чуть потесниться. Потом еще чуть-чуть… А потом сильный порыв ветра избавляет меня от туманной пелены, наполняя легкостью и пьянящим весельем. Ветер внутри меня набирает силу и сметает прочь едва заметные контуры моего тела. Я становлюсь ветром, а ветер мной. И никакой самум не в силах мне повредить. Потому что это я бьюсь вместе с ним в припадке ненависти ко всему живому. Это я вздымаю тучи песка и обрушиваю их на замершую в страхе деревню. Это я в который раз доказываю всем, кто есть истинный хозяин пустыни. И, значит, бояться нечего.
Я поднялся с лежанки и двинулся к двери. Нет, не так. МЫ двинулись к двери. Я-ветер и ветер-я. Это было безумием, но я не протестовал. Сумасшедший или нет, но я не отступлюсь. Деревянная дверь протестующе скрипнула, и раскаленный песок рванулся мне в лицо, чтобы в следующее мгновенье бессильно рассыпаться у ног. Встречный порыв ветра с легкостью откинул его прочь, пробивая мне дорогу в буйстве воздушной стихии. Самум бесновался, но не мог даже коснуться меня своими жаркими сухими лапами. Привычное ощущение ветра, холодящего левый висок, указало направление. И я-ветер, подгоняемый ветром-мной, побрел в раскаленную печь пустыни, где Саида с сыном до последнего надеются на спасение. А я, между прочим, еще ни чьих надежд не обманывал.
И теперь не обману.
Не знаю, сколько я шел. Думаю, несколько часов – не меньше. И хоть завывающий на все лады самум удивленно замирал в трех сантиметрах от моего тела, но я все равно продвигался с большим трудом. Ноги вязли в песке, не желавшем выпускать свою добычу. Я словно брел в тягучем горячем клейстере, и каждый шаг у него приходилось отвоевывать.
Попутно всплыла еще одна странность. Скатываясь кубарем вниз с очередного бархана, я вдруг понял, что не чувствую боли. Совсем. А ведь после таких падений, мне полагалось не просто шипеть – орать и материться. Но я не стал особо задумываться над причиной – меня вполне устраивал результат. Подумаешь, еще один плюс моего нестандартного состояния. Ведь я – ветер. Разве ветру бывает больно?
Одолев очередной бархан, я на секунду замер в нерешительности. Ветер прекратился. Вернее тот ветер, что скакал вокруг шайтаном и швырялся песком, так и продолжал излюбленное занятие. Неожиданно утих мой ветреный проводник, и я перестал чувствовать на спине его дружеские похлопывания. Он все также ревностно пресекал попытки песчаной бури взять меня в оборот, зато перестал указывать направление. А это означало только одно…
Я опустился на колени и начал лихорадочно сгребать песок с двух четко обозначенных холмиков: большого и маленького. Наверное, в этот день аллах и впрямь был милостивым и милосердным. Саида с сыном уже стояли у незримой черты, к которой мне слишком часто приходилось приближаться в последнее время. Но я успел удержать их. С помощью энергичных хлопков по щекам.
Однако Саида очнулась лишь тогда, когда я, обхватив ее губы своими, заставил женщину несколько раз глотнуть напоенного жаром воздуха. Длинные ресницы дрогнули, открывая бездонные черные глаза и, я почти прочел в них то, что каждый мужчина надеется увидеть во взгляде женщины, но… Но в этот ответственный момент нас поглотила настоящая тьма египетская. Прячущееся за стеной песка солнце, кануло за недосягаемый горизонт, не желая смотреть на буйство распоясавшейся стихии. Это не слишком усложнило наше положение. Подумаешь! Если раньше я не мог ничего различить на расстоянии вытянутой руки, то теперь не видел лишь дальше своего носа. Но вернувшийся ветер-я уже ободрил меня прохладным прикосновением и повлек в тяжкий, дальний, и все же вполне преодолимый особо настырными личностями путь. Саида цеплялась за меня, как вьюнок за несокрушимый дуб, а маленького Акмала я нес на плече, время от времени передавая матери, чтобы немного передохнуть. Оказывается, мне-ветру тоже нужен был отдых.
Обратный путь занял у нас гораздо больше времени, но я этого почти не замечал. Потому что с каждым шагом все глубже и глубже погружался в странное безразличие. Умом я понимал, что это от нечеловеческой усталости, которую отгоняли от меня надрывное дыхание Саиды и тяжесть обессилевшего мальчишки на плече. А еще мне было ясно, что рано или поздно наступит момент, когда я выжму себя досуха и без сил рухну на песок, позволяя свершиться предначертанному судьбой, с которой самоуверенно вздумал тягаться. Но пока попутчик-ветер холодит мне затылок, заросший коротким русым ежиком, пока ноги подчиняются приказу «вперед», упрямая надежда продолжает цепляться за жизнь. Даже помещенная в отделение реанимации.
Когда мой лоб с треском соприкоснулся с деревянной дверью, я уже почти ничего не осознавал. А как переступил порог, вообще не помнил. Когда же очнулся, то очень долго не мог понять, кто я, где и зачем. Так и таращился в потолок, пока занавеска у входа не откинулась и не пропустила в комнату озабоченного Хасана.
– Вставай, – хмуро приказал он. – Ехать надо…
– К-худа? – мой охрипший голос больше напоминал шипение модема, чем человеческую речь.
– На станцию. Нужно успеть к поезду.
– Вы меня отпускаете? – не поверил я своим ушам. – А как же отработка?
– Все, что нужно ты уже отработал, – также хмуро отозвался сын старосты. – Жизнь моей сестры и племянника совсем неплохая цена за лечение.
– С ними все в порядке? – спросил я, осторожно поднимаясь на ноги и натягивая одежду.
– Все о’кей, – подтвердил Хасан и вышел из комнаты.
Я последовал за ним со всей скоростью, которую был способен развить после вчерашнего променада. Вчерашнего?
– Ты проспал двое суток, – просветил меня Хасан, и, заметив мой ищущий взгляд, пояснил: – Она еще не оправилась. Из комнаты не выходит.
Потом задумался и добавил:
– Жалко, что ты женат. А то остался бы… Саида – хорошая женщина. И красивая. Это я как мужчина говорю. Не как брат, – Хасан на мгновенье остановился возле комнатушки сестры. – Вам нельзя видеться, – отец запретил. Сказал, что так лучше. Идем скорее.
Я послушно вышел из дома и, прикрывая глаза от ослепительного солнца, последовал за нубийцем. Но вопреки ожиданиям, он повел меня не к группе верблюдов, все также возлежащих у колодца, а к одному ничем не примечательному домишке. Каково же было мое удивление, когда, завернув за угол, я обнаружил в торцовой стене дома сплетенные из прутьев ворота, которые широко распахнул Хасан.