Темная дикая ночь
Шрифт:
– Наверное.
Папа садится на край кровати у моих ног и попивает кофе, уставившись в стену. Я чувствую надвигающийся разговор: сейчас он начнет рассказывать об Эллен или же расспросит о работе и обо мне самой. Мне неспокойно – не уверена, что хочу здесь находиться, но и домой тоже не хочу.
Если честно, именно так я и ощущаю происходящее со мной: мне действительно необходима созданная мной карьера, но хотелось бы, чтобы она была попроще, не такой значительной и более управляемой. Еще я хочу Оливера, но чтобы не настолько сильно нуждаться в
Папа переводит взгляд на мою раскрытую и наспех собранную сумку в углу.
– Знаешь, мы с тобой говорим, но не разговариваем по-настоящему, – начинает он.
Его голос еле слышен и немного резковат, – так всегда бывает, когда нас захлестывают эмоции. Никто из нас обоих не знает, как начать. Это все равно что в первый раз сажать ребенка на велосипед. Он смотрит на педали и на тебя, не зная толком, что теперь делать.
Мы с папой примерно так же говорим о чувствах.
– Мы общаемся почти каждый день, – напоминаю я ему.
– Я знаю, чем ты занята, но очень мало о том, что у тебя на душе.
Сделав глоток кофе, я испускаю стон.
– Я думала, мы будем обсуждать вас с Эллен.
Он пропускает мой ответ мимо ушей.
– Ты все это время была по уши в работе, – говорит он, повернувшись посмотреть на меня. – Я серьезно. Хочу поговорить с тобой. Ты в раздрае.
Папа в курсе всех моих удачных и не очень решений, знает всю мою жизнь, и поэтому я всегда думала, он знает о моих чувствах – просто потому, что знает меня. Но в целом он прав: это не частая тема для обсуждений. Точнее, исключительно редкая. Мы отпускаем саркастические шуточки, веселим друг друга, но разбираем эмоции. Трудно понять, хорошо это или плохо, но у меня выходит ровно то же самое с Оливером.
– Приходи на кухню, давай позавтракаем. И поговорим.
Я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, где вчера разбросала свои вещи, прежде чем рухнуть в постель.
– Вообще-то, если у тебя все хорошо, я бы поехала домой. У меня куча работы, – я закрываю глаза и сглатываю подступающую к горлу панику.
– Нет, – отвечает папа, и кажется, я с детства не слышала, чтобы он говорил со мной таким резким тоном. От чего мне тут же требуется глоток свежего воздуха и физическая дистанция.
Поставив кружку на столик, я вылезаю из кровати.
– На кухне, – говорит он. – Через десять минут.
***
– Ребенок, ты ужасно выглядишь.
– Ты уже говорил, – я обхожу его, чтобы сварить еще кофе. – Просто очень занята с книгой. Что случилось с Эллен?
Он слегка сутулится, когда отвечает:
– Судя по всему, начала видеться с каким-то парнем с работы.
– Насколько вольно мне
– Я сказал так из уважения к нежным чувствам моей дочери. А если точнее, то она трахнулась с ним в баре.
Я морщусь.
– Она сама тебе сказала?
Он смеется и растягивает это короткое слово с легкой дрожью в голосе:
– Не-а. Я застукал ее с ним, когда зашел к ней после ее смены. Хотел сделать сюрприз. Он стояла, перегнувшись через барную стойку, с его языком в глотке. И они не выглядели только что познакомившимися.
– Хочешь, я ей врежу?
Снова засмеявшись, он качает головой.
– Я хочу, чтобы ты сделала свою фирменную яичницу и рассказала о чем-нибудь хорошем.
Повернувшись к холодильнику, я достаю картонную упаковку яиц и пачку масла.
– Мне нечего рассказать.
– Нечего? – удивленно посмеивается он. – А как же Оливер?
Я пожимаю плечами, радуясь, что стою к нему спиной, и достаю хлеб.
– У нас примерно то же самое, что и у тебя с Эллен.
– Оливер тебе изменил? – хрипло восклицает он.
– Нет, – тут же отвечаю я, желая его защитить. – Ничего такого, это не… Долго рассказывать.
– На случай если ты не заметила, у меня теперь нет девушки. Так что времени у меня предостаточно, – он наблюдает, как я достаю из пакета два ломтя хлеба и ломаю на мелкие кусочки серединку для Яичной Корзинки – любимого завтрака папы. Когда я ее готовлю, он всегда наблюдает за мной с удивленным выражением на лице, будто это какой-то завораживающий ритуал. Это, конечно, потрясающе, но весь секрет в том, чтобы яйца и хлеб готовить вместе. Иногда я поражаюсь, как он только выживает в одиночку.
– Что произошло? – настойчиво спрашивает он. – Тем вечером вы тут с трудом отходили друг от друга. А сегодня ты приехала одна и спала в своей комнате впервые за долгие годы. Расскажи.
Оставив яйца и хлеб на столе, я достаю сковородку.
– Я не хочу говорить об Оливере, – говорю я, чувствуя, что меня застали врасплох внезапно появившиеся слезы. Понимаю, что папа видит, как я их смахиваю, поэтому бормочу: – Прости, я на взводе. Я испортила все, что только возможно. Фильм, будущую серию книг. Отношения с Оливером. Все.
– Это не похоже на тебя, особенно что касается Оливера.
Я смеюсь и включаю конфорку.
– Не похоже? Вспомни, когда Оливер впервые пришел сюда. Ты смотрел на него как на вымирающий вид.
– Это просто было необычно, – оправдывается он. – Ты еще никогда не приводила домой парня.
– Я паниковала насчет работы и сказала ему, что мне нужно немного пространства, перерыв. Ну а он отправился ужинать с кем-то еще, – потирая глаза, говорю я. – Он злится, и думаю, поэтому-то и пошел, – я кладу кусочек масла на сковородку и наблюдаю, как он тает. – Я сожалею о том, что сделала, но теперь не знаю, как это исправить.