Тёмная история. Чело-вечность

Алмазова Наталья

К примеру, у меня не было сердца. Такое вот небольшое уточнение.

Как, впрочем, лёгких, печени, да и в принципе каких бы то ни было жизнеопределяющих систем человеческого организма. Моё тело, в отличие от людского, являлось вполне себе самодостаточным, с внушительным запасом прочности и гибкости в придачу, так, что его состояние практически не зависело от внешних условий. Вот тоже странно: мир по винтикам разбирал, а себя как-то не удосужился… Если не углубляться, то в наличии имелось лишь нечто среднее между системой кровоснабжения и нервной системой. Только эта замкнутая сеть была куда более разветвлённой, нежели кровеносные сосуды или нервные волокна, и вместо крови содержала в себе универсальный

носитель. Уникальный медиатор. Эфир, передающий информацию быстрее любого нервного импульса, что обеспечивало мгновенный отклик, без задержки на модуляцию и приём сигнала. Я весь был сплошь приёмником и модулятором, не имея для того выделенного центра, каковым является человеческий мозг. Но, как было установлено законами природы, на физическом уровне сверхпроводимость и постоянство настройки неосуществимы без холода, дабы низвести энтропийные эффекты. Потому я был холоден чрезвычайно. Лишь тонкая граница моей кожи защищала окружающий мир, полный тепла и движения, от ледяного пространства внутри, будучи на деле не просто волокном, тонкой мелованной бумагой, а нешуточным и почти непроницаемым барьером. Оставалась лишь небольшая разница температур. Впрочем, Мигеля не интересовала анатомия, его занимал исключительно мой разум, способный добыть что угодно и откуда угодно, если направить его должным образом.

Пока я раздумывал о своём, в который уж раз к ряду выпав из реальности, мой ученик заварил себе травяной чай, тихонько переговариваясь о чём-то с чертёнком, который по-прежнему сидел под столом. Горелой шестью больше не пахло. И лапу или руку.. не знаю, как лучше, он зализывать перестал.

Я прислушался. Кажется, беседа шла о семейных делах нового постояльца.

«..И..и.. мамку утащил, схарчить… А..а.. батьку.. того приходской поп извёл.. с век тому буде.. совсем-совсем извёл.. вот…» – чертёнок всхлипнул.

«И поделом», – глухо донеслось из-за решётки под потолком.

«Сирота, я сирота!..» – проигнорировав недружелюбный выпад хатника, хрипло запричитал чертёнок, видно, пытаясь разжалобить молодого мага.

Ну такие приёмчики на Мигеля не действовали отнюдь.

Выслушав эту трогательную историю, он ровно проговорил: «Раз так, оставайся покамест на испытательный срок, Лёлик. Но если что, я тебя предупредил».

Из-под стола донеслось согласное хрюканье.

А из вентиляции сей же час послышалось: «Тьфу, ироды!» И недовольное удаляющееся шебаршение.

Кажется, домовой, так и не добившись тут своей правды, отправился восвояси. Я же в свой черёд подумал о том, что с именем мне очень даже повезло: я, по крайней мере, не Лёлик… Хотя какая мне, в общем-то, разница?

Глава

VII

. Ничей.

Постепенно мы с Мигелем снова разговорились о всяком и разном, людском и навьем. Сени не было слышно – в воздуховоде воцарилась гулкая тишина. Лёлик так и сидел под столом, но уже заметно расслабился и изредка выглядывал из своего укрытия, с любопытством зыркая на меня блестящими глазками. Такое он явно видел впервые, да спрашивать о чём-либо, чуя шаткость своего положенья, опасался, дабы не спугнуть собственную удачу и не лишиться безопасного убежища.

«А я ведь бывал здесь.. раньше, – произнёс я, на силу что-то припоминая. – Правда, в другом качестве и с другой целью».

Вспомнить бы, с какой именно? Но что-то память меня предательски подводила. Да, давненько это было. Мир с тех пор с ног на голову перевернулся не раз. А уж что со мной сами сталось…

Я поджал губы и грустно усмехнулся, продолжив: «Ваш мир… Говоря по правде, не показался мне таким уж особенным. Разве что изнанка близко: рукой подать. Это далеко не везде так. А в целом…»

Слегка нахмурившись, я резко замолчал. Да, тогда я не преуспел. Всё равно что на ровном месте

споткнулся. Мигель больше не задавал мне щекотливых вопросов, но я спиной чувствовал его взгляд.

За окном, насилу пробиваясь сквозь скатанный войлок густых туч, едва-едва брезжил мерклый рассвет, нехотя предвосхищая новый день, пока ещё заспанный и немножко угрюмый.

Не оборачиваясь, я произнёс: «Ты, должно быть, устал: шутка ли, целая ночь!»

Но Михаил лишь отрицательно покачал головой, зная, сколь зыбко само моё присутствие, и что в любой момент я могу уйти по-английски, а попросту так исчезнуть на неопределённое время, может, даже и навсегда. Человеческий век недолог, жизнь.. мимолётна. Зато длинна Вечность, из жизней состоящая. Размеренная в своих повторениях, точно цепь, где первое звено неминуемо замыкается на последнем, откуда ни начни их считать.

И тут я наконец заметил, что не так с окном, в которое я то и дело рассеянно поглядывал. Интересно, когда это у меня вообще появилось.. отраженье? Ты смотри! Вот так вот, будто само собой разумеется! Какое уж до меня дело равнодушному стеклу, скажите-ка на милость? По ту сторону же ритмично и монотонно пульсировала жизнь, пробуждаясь после промозглой ночи. Она то нарочито шумно вздыхала хрипло пререкающимися гудками автомобилей, то тихо с робостью замирала присмиревшим ветром в красочных, но давно омертвевших листьях придорожных клёнов и лип, то сквозила холодеющим Солнцем из-за мутных облаков, непредсказуемая, но постоянная в своих проявлениях. Жизнь…

Я смотрел на своё новообретённое отражение, не мигая. Я вспоминал. И сквозь завесу беспамятства начинали проступать размытые силуэты, будто в густом тумане вдруг проявляются очертания, возникая из дымки внезапно, стоит лишь приблизиться к ним вплотную.

Воспоминания.. будто черти из табакерки… – невольно подумал я, искоса взглянув на нового постояльца.

..Знакомый узор светил, рассыпанных в бездонных глубинах небосвода, сплетающийся в галактики, зыбкое витиеватое кружево, обрамлённое гравитационными петлями. Строгие и величественные врата молчаливого Храма, чуждого равно молебнам и мессам, а завсегда приветствующего одну только благословенную Тишину вместо помпезных литургий. Лицо Учителя. Святая святых – Цитадель – ещё более мрачная, таинственная и немая, нежели Храм. А в довершении.. бесконечно долгая, безысходная тьма саркофага. Череда ледяных игл, с равнодушной жестокостью впивающихся в кожу. Невозможно и пальцем пошевелить. Заживо погребённый в заиндевелом склепе, я снова и снова задавал себе один и тот же вопрос: почему? Хотя не должен был, по идее, задаваться вопросами. Не положено. А ты смори.. оставили ведь, не утилизировали сразу.

Всему, что ранее виделось мне иначе, всему, что прежде не имело названий, я дал имена, подобно Адаму в Эдемском саду, правда, я не был так оригинален, как мифический праотец человечества, и ничего не выдумывал. Я просто искал сходство с тем, что видел сейчас вокруг себя. Вот так саркофаг стал саркофагом. А Храм – храмом. И мне казалось, в отождествленьях своих я достиг некоторого успеха, да так, что сам уже не в состоянии был сказать с уверенностью, какому из миров больше принадлежу.

Глава

VIII

. Пепел.

Я всё смотрел на себя и не мог поверить, что то, что я вспоминаю сейчас, было взаправду. Было.. со мной.

..Моя планета, где располагалась Цитадель (хотя планета – понятие слишком уж тесное), истощённое солнце, уже не способное фениксом возродиться из праха, и однообразный пустынный ландшафт… Выточенные будто бы из обсидиана стены Храма, испещрённые причудливыми арабесками – все эти внушительные виды восставали предо мной исполинами, неохотно пробуждающимися от своего мёрзлого оцепенения. В сравнении с ними я мнился себе таки крошечным!