Темная ночь
Шрифт:
К удивлению Эшлин, несколько человек усмехнулись. Все тряхнули головой, выражая искреннее согласие. Только тот, кто наносил Мэддоксу смертельные раны, оставался неподвижен и хранил молчание. Не отрываясь, он смотрел на тело Мэддокса, и его черты были искажены болью и виной. «Вот и прекрасно!» – решила Эшлин. Она была рада, что он мучается из-за содеянного.
Чувственный мужчина, который полагал, что ни одна женщина не может перед ним устоять, удостоил ее еще одной медленной соблазнительной улыбкой.
– Положи меч, милая, пока не поранилась.
Девушка не пошевелилась, решив стоять до конца.
– Подойди и отними его у меня, ты…
Раздались вздох, смех, недоуменный шепот:
– Какая женщина может устоять перед Парисом?
– Давайте запрем ее в подземелье, – сказал тот, к которому обращались Аэрон. – От нее можно ждать чего угодно.
– Давайте, – отозвались остальные.
Пятясь к двери, Эшлин тряхнула головой и крепче перехватила меч.
– Я ухожу. Слышали меня? Я ухожу! И помяните мое слово: справедливость восторжествует. Вас всех арестуют и накажут.
– Мэддокс решит, что с ней делать, утром, – спокойно произнес мужчина с разными глазами, не обращая внимания на ее слова.
«Можно подумать, Мэддокс теперь сможет что-то решить…» – возмутилась про себя девушка. У нее затрясся подбородок, а глаза расширились от ужаса – убийцы ее благодетеля одновременно решительно шагнули в ее сторону.
«Не надо! Пожалуйста, не надо!»
Пауза. Удар.
Полный муки вопль.
«Моя рука! – начались душераздирающие рыдания. – Ты сломал мне руку! – Рука Эшлин заболела в знак сочувствия невидимому незнакомцу – Я не сделал… ничего… плохого…»
Голоса вернулись и звучали в полную силу.
Эшлин сжалась в комок на полу в темной сырой камере, дрожащая и перепуганная.
– Я только хотела найти того, кто сможет мне помочь, – прошептала она.
Но вместо этого попала прямиком в страшную сказку братьев Гримм, причем без тени намека на счастливый конец.
«Я буду. Буду. Дайте… только… один момент…» Этот монолог, полный злости, отчаяния и боли, звучал в ее сознании уже целую вечность. Но кроме того, она слышала еще один голос – крик Мэддокса, и он шел не из прошлого – его воспроизводила ее память.
– Ради этого ты оставила институт? – спросила себя девушка горько и с отвращением, тряхнула головой, желая убедить себя, что спит и все произошедшее с ней сегодня – просто ночной кошмар, что у нее на глазах никого не убивали и не пронзали снова и снова мечом. Но ничего не выходило. Мэддокс кричал… «Господи, как же он кричал! – вспоминала Эшлин. – От ярости и боли…» Никогда в жизни ей не доводилось слышать ничего столь же душераздирающего. По лицу Эшлин катились слезы. Образ Мэддокса, живого и мертвого, преследовал ее, сводил с ума. Перед ее мысленным взором стояло его лицо. Фиалковые глаза ярко сияли, мгновение – и они уже закрылись, чтобы больше не открыться, а высокое, смуглое, мускулистое тело стало кровоточащим, безжизненным.
Эшлин заскулила.
После того как убийцы Мэддокса бросили ее в подземелье, ей так и не принесли ни одеяла, ни еды. Прошло много времени, но никто так и не вернулся, и она была этому рада. Ей не хотелось ни видеть, ни слышать, ни разговаривать с ними. Лучше уж терпеть холод и голод. Трясущимися руками она подняла ворот куртки. «Хорошо, что эти ужасные чудовища не отобрали ее, пока тащили меня в подземелье», – подумала она.
И вдруг что-то, радостно попискивая, пробежало через кончики ее пальцев. Эшлин в ужасе подскочила с пола. «О боже! Боже! Боже! – пронеслось в голове девушки, и она забилась в ближайший угол. – Мышь! Маленький пушистый грызун, который сожрет все что угодно, а где одна мышь, там и…» Живот свело спазмом. Эшлин принялась нервно озираться, но это ничего не дало: помещение было слишком темным, и она не увидела бы и собственной руки или даже монстра, будь они прямо у нее перед носом.
– Не дергайся, – приказала себе девушка и сделала глубокий вдох. – Успокойся. Сделай медленный выдох.
«Я скажу все, что ты хочешь знать, только, пожалуйста, не калечь меня, – снова взвыл Сломанная Рука. – Я не хотел пробираться внутрь. – Последовала долгая пауза. – Да, да, хорошо. Я хотел. Я затем и пришел, но только хотел посмотреть, кто живет здесь. Я не охотник. Клянусь – я не охотник!»
Знакомое слово резануло Эшлин слух, и она еще сильнее вжалась в стену. «Что сказал только что этот человек? – встрепенулась она. – «Охотник». Убийцы Мэддокса и меня назвали охотником. Что это значит? Охотники за головами?» Девушка нахмурилась и потерла опухшую, ноющую лодыжку. Как кто-то мог подумать такое о низкорослой, щуплой Эшлин?
– Не важно. Ты должна отсюда выбраться, Дэрроу, – вслух обратилась к себе девушка. – Мне надо рассказать властям о том, что случилось с Мэддоксом. Как они отнесутся к моей истории? А вдруг обитатели замка – ангелы, будь они неладны! Околдовали всех, включая обычных горожан, и теперь творят все, что хотят и когда хотят?
С губ Эшлин сорвался еще один всхлип; ее тело сотрясала дрожь. Никто не должен умирать так медленно и мучительно. «Так или иначе, я найду способ отомстить за Мэддокса», – решила она.
Мэддокс кричал.
Пламя окутывало его от макушки до пят. Плоть шла пузырями, лопалась, стекала прочь, оголяя кости. Еще мгновение, и последние обратились в пепел. Но Мэддокс по-прежнему оставался в сознании, помня, кто он, отдавая себе полный отчет в происходящем и в том, что завтра он вернется в огонь. Боль была настолько сильной, что невозможно терпеть. Воздух насыщали дым, гарь, копоть. Мэддокс с отвращением осознавал, что эта копоть когда-то была им.
Прошло немного времени, и все вернулось на круги своя: копоть сгустилась в облако, уплотнилась и вновь превратилась в тело, в человека, который снова начинал пылать в огне. И снова кожа, участок за участком, лопалась и таяла, показывались мышцы, которые застилал поток оранжевых искр, постепенно обращая в небытие. И снова гарь рассеивалась, а затем сгущалась, чтобы все могло повториться заново. И еще, и еще, и еще…
Пока длилась экзекуция, Насилие ревел у него в голове, отчаянно рвался прочь, от удовольствия и насыщения, которые владели им, когда воин умирал, не осталось и следа. И их вой – его и Мэддокса – тонул в вихре стонов и воплей других истязаемых душ. Демоны, отвратительные крылатые твари с мерцающими красными глазами, скелетообразными лицами и толстыми желтыми рогами, венчающими их головы, сновали между пленниками, хохотали, дразнились, плевались.
«Одно из таких чудищ сидит во мне; правда, мое хуже», – подумал Мэддокс.