Темная сторона души
Шрифт:
Макар постоял еще немного, подождал. Прошла минута, другая, но двор оставался пустым. «На сегодня представление закончено, – сказал себе Илюшин. – Зрителей просят выйти через вторую и третью двери». Он полез через кусты обратно, но на полпути почувствовал рядом с ногой какое-то шевеление.
Присев на корточки, удивленный Макар обнаружил под кустом уютно устроившуюся пеструшку, ни капли не испуганную его появлением.
– От стада отбилась? – вполголоса спросил у нее Илюшин. – Или наслаждаешься одиночеством?
Курица укоризненно посмотрела на него круглым глазом, похожим на ягоду черной смородины. Макар
Кирилл вышел из дома через пять минут после того, как все стихло. «Вот мать раскричалась! Хорошо, что не попался ей под горячую руку». Он сел на крыльцо, думая, что если бы на месте Ольги был он, то ему грозила бы хорошая оплеуха от матери и порка от деда. А Ольге ничего, все с рук сошло. «Толстая сучка», – логично завершил он ход своих мыслей.
В доме хлопнула дверь, и Кирилл поспешно вскочил со ступеньки. «Если увидят – разорутся, типа, чего без дела сидишь. Уроды». Работать ему не хотелось, но Кирилл слишком хорошо знал на собственной шкуре, как относится к тунеядству дед. Он сплюнул и поплелся в теплицу – подвязывать огурцы, которые терпеть не мог.
Глава 13
Вечером Сергей Бабкин составил план действий, который собирался воплощать с завтрашнего утра. Действовать, как Макар, по наитию, он не мог, а если бы и попытался, то ничего не добился бы, и Сергей хорошо это знал. Когда-то, лет пять назад, он даже записывал на листке бумаги план предстоящего важного разговора, что неплохо помогало ему, позволяло не стушеваться перед собеседником. Те времена прошли, разговоры он теперь вел без всяких предварительных наметок, но вот действовать предпочитал по обдуманному плану.
Собственно, программа была проста и на первый взгляд незамысловата – следовало отловить оперативников, которые снова приедут в Игошино рано или поздно, и постараться разузнать у них максимум информации по убийству Ледяниной. В том, что оперативники появятся, Бабкин, сам бывший опер, ни на секунду не сомневался – опросить всех жителей Игошина в прошлый раз они точно не успели. Бабкин легко сходился с людьми и сейчас искренне надеялся, что оперативники окажутся вменяемыми мужиками и не станут растопыривать пальцы веером перед незнакомым частным сыщиком.
Утром он вышел из дома рано – Макар спал, тетушка Дарья хлопотала в огороде. По деревенским меркам было уже позднее утро, но Бабкин не знал, когда вздумают приехать оперативники, и решил перестраховаться. Теперь он стоял перед домом, скептически оглядывая пустую улицу, и размышлял о том, что так можно проторчать тут до вечера.
Конечно, по-хорошему нужно было пройтись по Игошину из конца в конец и найти машину оперативников. Но Бабкин неожиданно для себя самого направился к дому Вероники, негромко постучал в окно
На веранде было тихо. Не кричали дети, не громыхала посудой хозяйка, и Сергей невольно подумал, что здесь не скоро будет так же весело и шумно, как раньше. «Самый темный час», – вспомнились ему слова Вероники, и он поморщился, представив ее тогдашнее несчастное заплаканное лицо и собственную слабую попытку утешения. «Красивые слова это все – про рассвет и темный час, – подумал он. – Посадят Дмитрия, и никакого света у его жены и детей больше не будет. А будет разрушенная, страдающая семья». Неприятная мысль кольнула его: «Ты сам всегда считал, что убийца должен понести наказание. Вот он, убийца, и вот оно, наказание. Справедливо?» Он не стал отвечать на собственный вопрос.
За крыльцом послышался стук и звук льющейся воды. Обогнув дом, Бабкин увидел Машу, плескавшуюся под примитивным стареньким рукомойником, которым сами Егоровы давно не пользовались – предпочитали умываться из-под крана на кухне. Рукомойник часто оставляли открытым, и в дождь он наполнялся водой до самых краев.
Маша плескалась с удовольствием, разбрызгивая воду, и даже не заметила Сергея, остановившегося в двух шагах от нее.
– Доброе утро, – наконец сказал Бабкин, обращаясь к ее шее, на которой под линией рыжих волос, убранных наверх, виднелся вьющийся золотистый пушок.
Маша дернулась, резко обернулась и выпустила набранную в ладони воду.
– Нельзя так людей пугать! – укоризненно выдохнула она, выпрямляясь. – Доброе утро, Сергей.
Утром Маша порадовалась, что встала раньше всех, потому что собиралась написать в тишине сценарий. Но сейчас, стоя перед Бабкиным, она почувствовала себя неловко. «Ресницы не накрашены… – мелькнуло у нее в голове. – Я сейчас на моль похожа. Умытая моль – замечательно». Настроение у нее слегка испортилось, потому что для этого мужика, который явно пришел, чтобы поговорить о деле, в которое она же его и втянула, ей хотелось выглядеть хорошо. Господи, да что там лукавить – не хорошо ей хотелось выглядеть, а прекрасно! Так, чтобы он взглянул – и у него что-нибудь замерло. Как там пишут в современных женских романах? «Сердце у него замерло, а то, что он считал давно замершим, наоборот, отмерло и дало о себе знать…» Чем же оно дало о себе знать, интересно? Покалыванием? Ладно, пусть будет так: «… дало о себе знать покалыванием».
– Что смешного? – удивленно спросил Бабкин, когда Маша вдруг расплылась в идиотской улыбке.
– Не обращайте внимания… то есть не обращай, – попросила она, стараясь переключить мысли на что-нибудь другое с той веселой похабщины, которая ей представилась. – Это у меня профессиональный дефект: некоторые ситуации я начинаю как бы записывать в голове. Ну, проговаривать мысленно словами. Потом оно всплывает, когда я сценарий начинаю писать, – покривила она душой.
Бабкин смотрел на ее раскрасневшееся лицо и понимал, что нужно немедленно начать говорить о расследовании, но в голову приходило совершенно другое. Глаза у Маши были спросонья слегка раскосые, а губы припухлые. И никакой косметики на лице. Ему это очень понравилось, потому что можно не бояться смазать липкую помаду, чего всегда так боялась его бывшая жена, и можно…