Темная сторона Хюгге
Шрифт:
Она покачала головой.
– У нас очередь на несколько лет вперед. Нужно, чтобы его лечащий врач направил его к психиатру или в Центр функциональных страданий, а оттуда его перенаправили к нам. Но и в этом случае лишь немногие находят в себе мужество согласиться, когда доходит до дела.
– Я боюсь, что он умрет.
Она открыла передо мной дверь.
– Наши ресурсы ограничены. Спасибо, что пришли.
Этой ночью я не мог заснуть. Часа в четыре утра я встал, вышел на улицу и сел
Я принес из машины плед, сел спиной к окну и стал смотреть, как солнце поднимается над бухтой.
Вахтер, тот самый, которого я накануне видел за стойкой на входе, обогнул здание и приблизился ко мне. Я объяснил, зачем я здесь, он попросил показать удостоверение, я предъявил ему водительские права. Он отошел, предоставив меня самому себе.
Вскоре после этого подошли двое полицейских, которым я тоже предъявил удостоверение личности, и они удалились, как и вахтер.
Лиза появилась час спустя. Она остановилась и несколько секунд смотрела на меня, потом села рядом.
Мы сидели так минут, может, пять, что не так и мало для двух чужих друг другу людей, молчащих вместе.
Для нее я был чужим.
– Есть еще какая-то причина, по которой вы здесь, – сказала она. – Помимо брата.
Она сказала это, не желая спровоцировать меня. Просто констатировала факт, который был ей очевиден. Словно меня было видно насквозь, как светящуюся объемную фигуру.
Что-то подсказало мне, что ответь я сейчас не то, что нужно, – и приоткрывшаяся между нами дверка закроется, так же, как закроются для меня и двери самого института.
– Есть вещь, которую я всегда искал, – ответил я. – Я пытался найти подлинные встречи. Между людьми. Они очень редки. И длятся очень недолго. Часто мы даже не успеваем заметить, что такая встреча состоялась. Мы не знаем, что делать, чтобы эти встречи повторились. Впервые в моей жизни такие встречи стали происходить, еще когда я был маленьким. Все началось со встречи с Симоном, которого мои родители взяли в нашу семью. Потом был еще один человек. Девочка, я встретил ее в детском саду.
Она медленно поднялась на ноги.
– Я работала с несколькими великими врачами, – сказала она. – Еще когда была студенткой. С психиатрами и терапевтами. В Дании и за границей. Это были люди, у которых в общей сложности обследовалось 50 тысяч пациентов. Я задавала этим светилам один и тот же вопрос: что заставляет людей обращаться к вам? В чем причина их страданий? Они объяснили мне, что пациенты говорят одно и то же. Твердят, что лишены подлинного контакта. Я основала эту клинику, чтобы попытаться выяснить, что разделяет людей. Что препятствует встрече. Что нужно, чтобы люди увидели друг друга.
Она открыла дверь.
– Через неделю у нас подробная информационная встреча с
Вопрос был брошен мимоходом. Меня снова проверяли. Любая ошибка с моей стороны – и больше я ее уже не увижу.
Я кивнул.
Выезжая с парковки, я опять заметил полицейских.
Я живу неподалеку от мамы моих девочек.
В тот вечер я постучал в ее дверь. Уже смеркалось.
Бросив на меня взгляд, она отступила в сторону, прочтя в моих глазах немой вопрос – можно ли на минутку увидеть дочек.
– Они спят, – сказала она.
Я вошел в спальню и присел на один из стульев возле их кровати. Прислушался к их дыханию.
Рождаясь, мы кричим и вдыхаем в себя воздух, а умираем, испуская дух. Дыхание – тонкая ниточка, соединяющая события, которые происходят в нашей жизни. Моя младшая совсем не кричала, появившись на свет. Роды прошли так тихо, так спокойно, она просто-таки выскользнула наружу, акушерка положила ее на теплое полотенце, и она заснула. Без присущего этим минутам крика.
Мать моих девочек села рядом со мной. Так мы и сидели, не произнося ни слова.
Младшая рассмеялась во сне. Искристым, искренним смехом. Как будто пузырики побежали вверх в бокале с шампанским.
Это случалось довольно часто, наверное, раз в неделю.
Ей было пять лет, она смеялась во сне с самого рождения.
За исключением того времени, когда мы разводились. На этот год смех покинул ее сны.
Потом опять вернулся.
Я всегда думал, что это, должно быть, какая-то глубоко заложенная в ней радость. Радостное чувство, видимо, было где-то глубоко внутри нее, раз уж, несмотря на все, что ей пришлось пережить, оно так часто прорывалось во сне.
Мы перешли в гостиную.
Мама моих девочек – юрист, она работает в полиции с документами по делам о военных преступлениях. Все это под грифом «совершенно секретно», я почти никогда не спрашивал ее о вещах, имевших отношение к работе.
– Хочу проверить, не поможет ли Симону новая… это что-то вроде психотерапии, – сказал я. – В исследовательском центре при университете. Он находится к северу от Моэсгорда, у самого моря. Там кругом патрульные машины полиции. Это обычное дело для таких институтов?
Она протянула мне блокнот и карандаш. Я написал адрес.
В прихожей мы оба остановились.
– Если бы мы с тобой были знакомы в детстве, а потом 30 лет не виделись, ты бы меня узнала? – спросил я.
Она уверенно кивнула.
В следующую среду я был на месте за четверть часа до назначенного мне Лизой времени.
Она была не одна, вместе с ней подошли три молодых ассистента: парень и две девушки. Они помогли мне надеть зеленый халат, похожий на те, в каких оперируют хирурги, но этот был тяжелее. На голову мне надели шапочку из того же материала.