Темная сторона Хюгге
Шрифт:
Он встает и включает свет. Говорит, что это правда была не она, та женщина на тротуаре прошлой ночью. Она бы никогда такого не сделала, говорит он. А ты бы никогда не стал ее целовать, отвечаю я, а я в жизни не стала бы угрожать ей. Да, говорит он. Конечно, ты бы не стала. Да, говорю я. И моментально засыпаю.
Однажды весной
Однажды весной – я как раз писала магистерскую работу – у меня вошло в привычку каждый день после обеда прогуливаться пешком в порт. Я привычно садилась на какую-нибудь скамейку и курила, рассматривая владельцев яхт и катеров, которые швартовались, сходили на берег и шли закупаться провизией в магазин у причала. В погожие
Однажды, незадолго до того, как я перестала туда приходить, рядом со мной села женщина. Полагаю, обычная туристка; во всяком случае, прежде я никогда ее не видела. Она наклонилась ко мне и попросила прикурить, я протянула ей коробок спичек, она не стала его возвращать.
Мы сидели, курили и смотрели на гавань. Семейная пара со своим отпрыском готовилась кормить чаек, но мальчик вцепился в хлеб мертвой хваткой, чайки кружили над самой его головой. Тогда папа завел сыну руки за спину, а мама выкрутила хлеб из его пальцев и кинула в воду. Мальчик бросился на землю, родители пытались его уговаривать. Он лежал не шелохнувшись. Тогда они понемногу пошли, не оглядываясь в его сторону. Малыш по-прежнему неподвижно лежал ничком, уткнувшись лицом в землю.
Когда его родители отошли на порядочное расстояние и были уже на другой стороне канала, сидевшая рядом со мной женщина нарушила молчание.
– Я вот думаю: когда мальчику станет страшно и он побежит догонять маму с папой? – сказала она.
– Я тоже об этом думаю, – сказала я.
– Похоже, что я успею выкурить еще одну сигарету, прежде чем это произойдет, – предположила она.
Я тоже достала пачку и попросила спички; она зажгла мне одну и убрала коробок обратно в карман.
– На самом деле, они уже далеко ушли, – сказала она. – Наверное, у них такой способ его воспитывать.
– Каждый сам решает, как воспитывать, – сказала я.
– Это да. И все же мне хочется помочь ему найти маму с папой, когда он поднимется.
Родители мальчика как раз исчезли из вида, скрывшись за какими-то служебными постройками. Мальчик по-прежнему лежал, не шелохнувшись.
– А вдруг с ним что-то случилось, – сказала моя соседка. – Он же не двигается.
– Они, наверное, знают своего сына, – сказала я. – Наверняка, он не впервые откалывает этот номер.
– А я вот сижу, курю, – сказала женщина.
– Ну да, это плохо, – сказала я.
– Хочу вам кое-что рассказать, – сказала женщина. – Сегодня уже можно утверждать, что все обошлось, потому что моя дочь выросла хорошим и счастливым человеком. Но когда ей еще не было двух месяцев, она пролежала одна в своей кроватке трое суток. Я боялась уронить себя в глазах других людей, из-за этого она столько пробыла одна. Она могла умереть. Маленькие дети не могут долго без жидкости.
– Что случилось? – спросила я.
– Сказать по правде, меня после ее рождения страшно потянуло на курево, наверняка, из-за гормонов, в общем, я в основном была занята тем, что сидела и курила – с того самого дня, как меня выписали из роддома. Каждый раз, как дочка засыпала, я доставала из пачки сигарету. Я подолгу укачивала ее в люльке-переноске, а когда она засыпала, я относила ее в спальню и закрывала дверь. Потом садилась в гостиной и смолила одну сигаретой за другой. Не знаю, о чем я думала. Наверняка о будущем и о своем материальном положении. Я жила одна и почти не видела людей, не считая моей малышки, конечно, но она же была еще совсем кроха. Почти все время спала. Маленьким детям необходимо много спать. Сама я не могла уснуть, только сидела и курила, прерываясь каждые четыре часа, когда дочка просыпалась. Тогда я тушила сигарету и подогревала ей бутылочку. Кормить ее грудью я, к сожалению, не могла, молоко
– Что случилось с вашей ногой? – спросила я.
– Причину так толком и не установили. Не было ни перелома, ничего такого. Хотя я думала, что сломала ее, когда лежала посреди улицы и кричала. Я вышла за сигаретами. Обычно они лежали у меня дома целыми блоками, поскольку я прекрасно знала, что не могу в любой момент, когда захочется, выскочить купить пачку. Нужно же было заниматься дочкой. Но в один из дней после обеда от моих запасов не осталось ни сигаретки, я бродила кругами, не находя себе места, поглощала шоколад, смотрела телевизор. Ничто не помогало. Хотелось курить, и мне пришлось выйти за сигаретами.
Меня сбила машина зеленого цвета, я отчетливо это помню. Уж очень она была зеленая. Я лежала на проезжей части. Крови не было, ничего такого, но «Скорая» приехала. И меня забрали в больницу.
– И вы никому не сказали, что у вас дома дочка?
– Именно. Я этого не сделала. Я бы, наверное, призналась, если бы меня предупредили, что продержат в больнице три дня. Мне сразу же сделали рентген, выяснили, что все кости целы, поэтому я рассчитывала, что меня сразу же отпустят. Но мне выдали больничную одежду и уложили на койку, хотели провести обследование. Нога чудовищно распухла, но я солгала, сказав, что боли совсем не чувствую. Мне хотелось вернуться домой как можно скорее.
– Почему же вы там не рассказали никому про дочку?
– Мне было неловко. Честно скажу, ужасно неловко. Казалось стыдным признаться, что оставила ее одну в квартире. Я должна была заранее подумать, что существует определенный риск, если ты переходишь оживленную улицу, по которой ездит масса машин. К тому же сигареты – плохое оправдание, когда ты ушла и оставила совсем еще малыша без присмотра. А потом я заснула. Это ужасно, но я просто уснула. Подумайте, я ведь почти два месяца не спала по ночам и днем практически не отдыхала, потому что курила все больше. Я спала, и спала, и спала. Проснулась только через сутки, и нога все еще сильно болела. Я попросила болеутоляющее, якобы от головной боли. Лучше бы я этого не делала. Мне сказали, что вынуждены оставить меня еще на день, не исключено, что у меня сотрясение мозга. Я настаивала на выписке, и врачи спросили, есть ли у меня близкие, которые смогут обо мне позаботиться. Но ведь никого же не было. И мне сказали, что оставляют меня в больнице.
– И вы опять промолчали.
– Да, тогда уже было слишком поздно. Какая мать будет валяться в больнице на кровати, дрыхнуть, пить чай, который ей приносят с поджаренными тостами, когда ее малышка наверняка уже надрывается дома от голодного крика?
– Вы не боялись, что она умрет?
– Очень боялась. Но успокаивала себя тем, что она крепкая. При рождении она весила значительно больше среднего, у нее были резервы, на которых можно продержаться. Как я уже говорила, меня больше пугало отсутствие жидкости, но я старалась не думать об этом.
– Но так же можно нанести и другие травмы.
– Психические, вы имеете в виду. Да, вы правы. Я слышала, что грудной ребенок довольно быстро может умереть от одной только нехватки телесного контакта. Но, к счастью, тогда я об этом не знала. Мне повезло, думала я, что она такая маленькая и никогда не вспомнит об этом. И не сможет никому об этом рассказать.
– Это было для вас важно?
– Конечно, важно. Я же не хотела, чтобы история выплыла наружу. И она не выплыла.
– И вы вернулись домой через трое суток?