Темная Звезда
Шрифт:
— Говорят, они увозят тело Иннокентия?
— Да. Король разрешил. Вернее, приказал. Иннокентий — эландец, похоже, Марко хочет зачеркнуть старую дружбу…
— Неужели он забыл даже королеву?
— Боюсь, что так. Я ничего не понимаю, Леопина, но мне будет легче, если ты уедешь с Рене.
— Зачем возвращаться к тому, что давно решено, — она ненавязчиво отстранилась и встала, — тебе пора. Скоро утро.
Граф покорно встал, привычным жестом проверив шпагу и кинжал. Она молча, опустив голову, подала ему шляпу и плащ. Принимая их, Шандер словно по наитию нежно коснулся лица женщины, заставив ее посмотреть ему в глаза.
— Почему ты плачешь?
— Потому что боюсь за тебя…
День обещал быть прекрасным, но в Высоком Замке это мало кого радовало. Большинство его обитателей до последнего не верили, что эландцы уходят. Толстая Нэнна, почти десять лет заправлявшая в Большой Поварне, во всеуслышанье объявила, что коли король рассорился с герцогом да еще не велит казнить Годоя, то он выжил из ума. С ней не спорили. Слух о ссоре Марко и Рене наполнял все закутки замка от нижних подвалов, где могли заблудиться даже старожилы, до дозорных башен, на которых стояли угрюмые «Золотые».
Первые лучи солнца коснулись верхушек огромных каштанов, когда с рассвета толпившиеся в арсенальном дворе свободные от дежурств воины, самые смелые из нобилей и прислуга увидели одетых по-походному эландцев, выводивших своих лошадей. Герцог еще не выходил, всем распоряжался его коронэль. Дети Альбатроса отводили глаза, сталкиваясь с недоуменными взглядами таянцев. Все отчего-то чувствовали себя неловко. Мрачный Лукиан подошел к стоящему на Синей лестнице Шандеру и, потоптавшись на месте и откашлявшись, сказал вроде бы в никуда:
— Не понимаю, почему именно сейчас…
Шандер знал почему, но как объяснить ветерану, что тот самый король, которому Лукиан отдал сорок лет своей жизни, предпочитает ссору с другом и родичем казни убийцы собственных сыновей? Шандер зябко передернул плечами, нет, проще убить старика, чем сказать такое. К счастью, отвечать и не понадобилось. Появился Рене Аррой, моментально завладев вниманием всех, открыто стоящих на площади или же следящих за отъездом из многочисленных замковых окон.
Рене легко сбежал по крутой лестнице и вскочил в седло. Алый плащ эландца казался языком пламени. То, что он надел цвета Волингов, говорило о многом — Аррой больше не был другом, союзником, членом семьи. Он был принцем королевской крови, присягавшим защищать Благодатные земли от любой угрозы, откуда бы она ни исходила. Шандер никогда еще не видел Рене в красном и отстранение отметил, как неодинаковы бывают одежды одного цвета.
Красное и черное носил Михай Годой, на нем они казались зловещими, как броская окраска цветов и насекомых, что предупреждают: «Не троньте нас, мы ядовиты! Мы опасны!» Другое дело Рене Аррой! Эландец, одевшись непривычно ярко, словно бросал вызов надвигающейся опасности, ставя в известность всех, имеющих глаза, что готов к бою и будет биться до конца. И порукою тому алый цвет Волингов — цвет живой крови, крови, без которой немыслима жизнь.
Гардани поймал себя на мысли, что лихорадочно пересчитывает ныне живущих потомков легендарного Воля. К ужасу своему, граф обнаружил, что не осталось почти никого.
Странные болезни, несчастные случаи, бесплодные или неверные жены… И еще несколько отмечены кошачьим следом. [88] Правда, арцийские императоры живы и благоденствуют… Но ведь Анхель Светлый, основавший новую династию… Потомок Ямборов — да, но Воля? Родство великого императора с прародителем августейших фамилий Благодатных земель было, мягко говоря, спорным. Зато Шандер твердо помнил, что мятежный Руис Аррой, принесший арцийские нарциссы в Эланд, был последним Волингом, чья родословная не подвергалась сомнению.
88
Кошачья лапа — в Благодатных землях на гербах незаконнорожденных, в случае, если их права признаны Императором и Церковью, к фамильному гербу добавлялся отпечаток кошачьей лапы. Если бастард не был признан, но есть четыре свидетеля, готовые подтвердить его происхождение, он может использовать герб того же цвета, что и фамильный, где в правом верхнем углу помещается уменьшенное изображение родового символа (золотого — для мужчин, серебряного — для женщин), а через весь герб наискосок изображаются отпечатки кошачьих лап.
А теперь, выходит, последние — Рене и его сыновья?! Если, разумеется, не считать спивающегося Рикареда и не закрывать глаза на сомнительное происхождение арцийских династических домов. Шандер осадил расходившееся воображение, чтоб не додуматься Проклятый знает до чего. Хорошо бы было поговорить на эту тему с самим Рене, но граф не мог себе позволить столь откровенно проявлять добрые чувства к эландскому адмиралу. Иначе ему просто незачем тут оставаться.
Шандер Гардани с трудом отыскал меж эландских воинов темную головку дочери. Белка с удовольствием восседала на черной кобыле вместе с Зенеком, щеголявшим в шикарном аюдантском плаще. Что ж, за девочку, по крайней мере, можно не бояться. А вот Марита и ее братишка… Свояченица не спорила, когда Шандер вчера сказал ей об отъезде. Но утром Марита с Микой исчезли, искать же в закоулках Высокого Замка тех, кто не желает быть найденным… Разумеется, «Серебряные» их бы отыскали. Через два дня, переполошив весь замок. Что ж, значит, не судьба. Шандер усмехнулся, вспомнив записку. Марита просила на нее не сердиться, но она поклялась дождаться Романа, и она его дождется. Что до ее братишки, то она не может его никому навязывать, ведь Мика такой несносный.
Стало быть, Марита остается с ним. И Лупе. При воспоминании о маленькой колдунье по сердцу прошла теплая волна. Минувшей ночью Леопина изо всех сил старалась казаться спокойной, но Шандер чувствовал, что она дрожит, как натянутая струна. Он пытался успокоить ее, а она его, и оба лгали. Каждый понимал, что впереди ждет мало хорошего, но свернуть с дороги им и в голову не приходило. В конце концов Лупе расплакалась. Что произошло дальше, Шандер помнил весьма смутно — пахнущие степными травами волосы, бессвязный шепот, который был им понятнее отточенных самыми великими поэтами слов.
Это мгновение в чистенькой лекарской прихожей осталось в душе графа огоньком свечи в наползающей темноте. Он боялся за Лупе, но самым бессовестным образом был счастлив, что она тут, рядом, что можно вскочить на коня и через три четверти оры оказаться рядом с ней. И вместе с тем Шандер знал, что он не сядет на коня и не помчится на Лисью улицу. Он идет если и не на верную смерть, то очень близко к тому, и если хочет, чтобы Лупе была в безопасности, не должен даже думать о встречах. Мысль о том, чтобы бросить все и уехать с Леопиной в Эланд, у него не мелькнула. Его место было в Таяне, по крайней мере, до возвращения Романа Ясного, который должен подать ему весточку через старую Терезу. Рене обещал предупредить либра обо всем. Как он умудрится это сделать, Гардани, разумеется, не знал, но то, что он видел на Старой Таянской дороге, вселяло уверенность в таланты адмирала.
Странно, но не доверяющий колдунам капитан «Серебряных» воспринимал эльфийскую магию Рене как еще одно благородное оружие в достойных руках. Для Шандера Аррой был ожившей мальчишеской мечтой, и он в глубине души разделял уверенность Стефана в том, что его дядя может все. Уверенность эту не поколебали даже последние трагедии. После совместных ночных скачек наперегонки со смертью эландский адмирал стал таянцу намного ближе и понятней, но восхищение осталось прежним.
Гардани усмехнулся в темные усы — знал бы Марко, о чем он сейчас думает, — внешне их отношения с Рене стали более чем прохладными. Еще в ночь гибели Стефана они условились, что капитан «Серебряных» будет «видеть» в Рене причину гибели принца. Потому-то сейчас Шандер ограничился чисто официальным салютом. Застывший во главе почетного таянского караула, граф молча наблюдал, как эландцы садились на коней и выстраивались по шестеро в ряд.