Темная Звезда
Шрифт:
Именно в это мгновение Роман наконец понял, что говорил ему Эрасти и что означают самые темные слова Пророчества:
«Эстель Оскора взойдет однажды в Осень, Полна живой, горячей, древней крови. Пока Эстель Оскора не погаснет, Ее звезда другая не заменит И те, кто свет лучей ее затеплит, Над ней не обретут последней власти. Она сама дорогу избирает, И тех, кто ступит на ее дорогу…»Глава 45
Регент Таяны и господарь Тарски проснулся в холодном поту. Ланка, спавшая в эту ночь вместе с супругом, повернулась на другой бок, натянув парчовое покрывало на голову. Герцог готов был поклясться, что жена притворяется — Илана не желала знать, что с ним происходит. И поделом: когда в первый раз он вот также был разбужен среди ночи и начал лихорадочно одеваться, Лана, сев на постели, поинтересовалась, куда это он собрался. Михай в первый и последний раз повысил на нее голос. Женщина скорчила презрительную гримаску и легла лицом к стене. Годой был уверен, что она не забыла этого унижения. Тогда жена не разговаривала с ним десять дней, их помирила лишь необходимость участия в дворцовых церемониях и еще жажда власти. Годой знал, что, пока он на коне, пока он побеждает своих врагов, Илана не будет слишком щепетильной и привередливой. В противном случае она не осталась бы с ним, зная, какую роль сыграл он в гибели братьев.
Михай затянул кожаный пояс, прицепил кинжал и вышел. Один из троих стоявших на пороге опочивальни стражей-гоблинов, не говоря ни слова, последовал за регентом. Герцог изо всех сил старался не торопиться, но сила, разбудившая его, на этот раз была еще настойчивей, чем обычно. Годой непроизвольно ускорял и ускорял шаг, пока не очутился в самой старой части Высокого Замка. Здесь регент оставил стражника и ступил на узкую винтовую лестницу, ведущую на смотровую площадку. От природы тучный, Михай задыхался, но поднимался наверх почти бегом — призывавший явно терял терпение. Вот, наконец, и дверь. В лицо ударил промозглый холод осенней ночи.
Его ждали. Высокая фигура в сером сидела на каменном ограждении. Годой внутренне содрогнулся — никак не мог привыкнуть к своим союзникам, но чернобородое лицо выразило лишь брюзгливое недовольство:
— Что случилось, Ожидающий?
— Что?! Ты спрашиваешь что?! — Ожидающий выпрямился, откинув капюшон. Очень белое, костлявое лицо, окруженное белесыми же космами, могло ввергнуть в ужас кого угодно, но господарь Годой знал эти создания не первый год и потому сохранил самообладание. Пока он «Им» нужен, «Они» не опасны. Когда же он сделает то, чего «Они» добиваются… «Они» тем более будут ему не страшны. Михай давно придумал, как заставить «Их» вечно служить себе. Эти туманные бестии не так уж и умны и неуязвимы. Если Рене легко справился с сильнейшим из них, то неужели он, Михай, не сможет держать союзничков в узде? Регент угрюмо взглянул на пришельца:
— Чем обязан?
— Мы потеряли младенца! Потеряли! Когда все уже было в наших руках!
— Но не ты ли говорил, что ребенок неуязвим, так же, как и его мать, пока носит его под сердцем?
— Да, мы так действительно думали…
— Думали? Когда велели мне прекратить поиски дочери, вы уверяли меня, что в любое время ее найдете и что она в безопасности…
— А ты любишь дочь, не правда ли? — осклабился ночной гость.
— Она мне нужна, — отрезал Михай.
— Верно, нужна. Ты узнал, что в ней сплетаются две крови — Первая и Вторая, что она может выносить дитя, и ты предложил ее чрево в обмен на власть над Арцией.
— Что бы вы ни говорили, я свою часть договора выполнил.
— Не спорим. Но сейчас нам нужна твоя жена.
— Илана? Зачем?
— В ней тоже текут две крови, хотя голос их и слабее. Когда Герика умрет, Илана сделает то, что не смогла сделать твоя дочь.
— Ты хочешь сказать, что Герика…
— Она в руках наших врагов. К счастью, она умирает. Пока она жива, дитя может появиться лишь из ее чрева, а она сейчас под защитой Черного Огня. Он слепит и не дает отыскать дорогу к ней. К счастью, это относится только к ее телу, а не к душе. Душу мы приберем, а за ней уйдет в землю и тело.
— А зачем вам ее душа? — Михай счел, что самое время поиграть в заботливого отца. — В чьих бы руках ни была сейчас девочка, она совершенно не опасна, пусть спокойно доживет свой век. Я поговорю с Иланой. Нет, я ничего ей не скажу, она не будет знать, от кого носит сына. Но Герику убить я не позволю!
— Прекрати. — Если бы туманное существо могло ухмыляться, оно, без сомнения, ухмыльнулось бы. — Тебе важна не Герика, а цена. Радуйся, цена будет очень высокой. А о дочери забудь. Не может быть двух Эстель Оскора одновременно. Пока жива одна Избранница, другая не сможет понести от Молчаливого. [102]
102
Молчаливый — так ройгианцы называют неустойчивое, кратковременное материальное воплощение Ройгу.
— Делай, да делай же что-нибудь!..
Но все возможное и невозможное уже было сделано. Герика лежала неподвижно, отрешенно глядя вдаль неожиданно огромными глазами. Она никогда не умела бороться ни за свою жизнь, ни за свое счастье. Легкая добыча для смерти. Легкая добыча для адептов Осеннего Кошмара…
Будущее Тарры решалось в чистеньком домике медикуса Симона, где умирало изначально ничтожное существо, по воле рока предназначенное стать всеобщим спасением или гибелью. И Роман вынул Талисман, данный отцом.
Нет, он не знал, не мог знать, удастся ли ему подчинить Возвращающий Камень и как отзовется на это перстень Проклятого. Нельзя было даже предположить, как поведут себя две эти силы, столкнувшись, но проверять времени не было. Нужно было действовать, и Роман решился. Откуда-то он знал, что только кольцо Эрасти защищает сейчас и его, и Герику от недобрых глаз. Велев ошеломленному Симону замкнуть пентаграмму, эльф начал древний обряд Возвращения, оставив на руке перстень, без сомнения, принадлежавший Темным силам.
Странные слова, ныне забытые даже большинством уцелевших эльфов, сливались друг с другом, наполняя ставшую неправдоподобно высокой комнату медным гулом. Вспыхивали и гасли радуги, неслись по кругу разноцветные вихри. Слышался то топот копыт, то предсмертный стон, то первый крик младенца, то рев океана, сменяемый шумом битвы.
Светлые краски стали блекнуть, темнеть, все заполонили вырывавшиеся из недр кольца Эрасти темно-красные огни, среди которых проступил черный глаз первозданной тьмы. Роман заговорил тише и четче. Он уже и сам не знал, из какого языка пришли слова, что сами возникали на его губах. И вот в черном глазу словно бы прорезался еще более черный зрачок. И тут же в Талисмане отца вспыхнула ослепительная искра. Тьма и Свет. Проклятый и Перворожденные. Что из них есть Добро? Что Зло? Или это лишь две стороны одной монеты? «Верь мне!» — умолял Эрасти Церна…