Темная Звезда
Шрифт:
— Я думаю, вдовство госпоже Илане будет только к лицу, — неожиданно откликнулся гоблин, — он не стоит сапожка, сношенного ею прошлой зимой!
Роман ничего не ответил.
Командор Церковной Стражи Габор Добори воспользовался своим правом входить к Его Святейшеству без доклада. Обычно он избегал дразнить гусей, но сведения были столь важными, что ветеран рискнул вызвать неудовольствие отца церемониймейстера и прямиком прошествовал в личные апартаменты Архипастыря. Феликс, несмотря на
— Только что прибыл гонец из Эланда.
— Где он? — быстро спросил Архипастырь.
— В надвратном посту. Я не знаю, какие вести он привез, а потому не рискнул вести его сюда. Возможно, будет лучше, если мы сделаем вид, что никаких известий не имеем.
— Ты прав. Я сейчас же иду с тобой.
Невзирая на все протесты тучного брата Фиделиуса, Архипастырь свел пышность своих выходов до минимума, и потому никого не удивило, когда глава Церкви покинул свои покои лишь в сопровождении кардинала Максимилиана, командора и шестерых стражей. Феликс с каждым днем все увереннее держал вожжи в руках, и желающих возражать ему открыто находилось немного.
Гонцом оказался молодой белобрысый парень, более похожий на пастушка, нежели на эландского нобиля, но в васильковых глазах посланца плясали такие чертенята, что прекрасно разбирающийся в людях Архипастырь почуял — на этого можно положиться.
Белобрысый быстро протянул футляр с посланием, а потом, смешно смутившись, сделал то, что предписывали каноны: опустился на колени и попытался поцеловать руку Феликса. Тот, невольно улыбнувшись, велел юноше подняться: «Сейчас не время вспоминать о церемониях» — и углубился в чтение. Высокий, красивый Максимилиан, ставший ближайшим советником нового Архипастыря, без лишних слов присоединился к Феликсу, глядя через его плечо.
Письмо было от герцога Арроя, пребывавшего в добром здравии. Эландец выражал свои соболезнования в связи с кончиной Его Святейшества Филиппа, выражал надежду на дальнейшее взаимопонимание между Церковью и Эландом и предостерегал против узурпатора Годоя. Ничего секретного в письме не было. Но герцог, тепло поблагодарив за доброе отношение нового главы Церкви к посланцу Эланда, давал понять, что полностью в курсе произошедшего в Кантиске и что эльф Роман и эландский нобиль вновь обрели друг друга. Окончив чтение, Феликс протянул грамоту Добору и обратился к гонцу:
— Как тебя зовут?
— Зенек, проше дана… то есть Зенон, аюдант монсигнора Арроя.
— Что ж, Зенон, скажи, не поручал ли тебе герцог передать что-либо на словах?
— Только то, что все очень паршиво, ваша Святисть. Он, то бишь дан герцог, казали, что нам, то бишь Эланду, будет очень кепско, если той Михай вдарит посуху, бо Эланд, он ведь только с моря неприступный, а спину Таяна закрывала, а там сейчас такое творится…
— Как же вышло, что Таяна подняла руку на Эланд?
— Так там все друг друга поубивали, и власть Михай захватил, а он… хуже холеры не было.
— Ты когда выехал?
— Проше дана, в седьмое утро месяца Собаки.
— Ты, наверное, почти не спал. Габор, устройте Зенека так, чтоб его никто не беспокоил, и возвращайтесь, нам предстоит бессонная ночь. Да, по дороге пригласите Иоахиммиуса и скажите брату библиотекарю, чтобы он зашел ко мне утром.
— Почему утром?
— Потому что к этому времени мы закончим наш совет, и я освобожусь.
— Тогда я велю принести ужин и вина, — решил командор и вышел, придерживая Зенека за плечо. Когда за ними закрылась дверь, Архипастырь обернулся к кардиналу:
— Друг Максимилиан?
— Да?
— Как вы смотрите на небольшую поездку к морю?
В последнее время Роману стало казаться, что его жизнь состоит из поездок и ночных бесед о том, что никто не знает и знать не может. Его разговоры с Уанном, Рене, Сумеречной, покойными Архипастырем, принцем Стефаном и, наконец, с медикусом Симоном со стороны весьма напоминали доверительные беседы между обитателями сумасшедшего дома. Самым страшным было то, что разговоры эти были не горячечным бредом, а страшной правдой. Благодатные земли оказались в положении человека, которому нужно спасаться ночью из горящего дома во время наводнения. А для этого нужно хотя бы проснуться и выглянуть в окно.
В который раз эльф-разведчик позавидовал смертным, что еще ничего или почти ничего не знают и на чью короткую жизнь, быть может, еще достанет благополучия, а затем устыдился собственной слабости. Рене, Стефан, Филипп — все они были людьми, и двое из них уже заплатили своими короткими жизнями за спасение всех прочих. Он же, владея магией Перворожденных, обладая бессмертием, просто обязан сделать все, чтобы исправить содеянное повелителями его предков, уничтоживших защитников этого мира, а потом бросивших его на произвол судьбы.
— Ты меня слышишь? — Симон обеспокоенно смотрел на гостя, и Роману стало стыдно — он совсем не слушал маленького лекаря — перенятая от отца проклятая привычка к самокопанию дала о себе знать в самое неподходящее время.
— Ты, наверное, устал, а я, вместо того, чтобы дать тебе отдохнуть, пристаю с дурацкими расспросами. Иди, ложись.
— Нет, нет, я не устал, просто… — Роман лихорадочно искал, чем бы объяснить свою рассеянность. — Понимаешь, мы никуда не продвинемся, пока не переговорим с Герикой. Я понимаю ее положение, но, боюсь, мы не можем ждать. Если она потеряет рассудок, тайна так и не будет раскрыта. Только она знает, что произошло в Высоком Замке после отъезда Рене.
— Я не думаю, что она знает что-то действительно важное — она не производит впечатления умной и наблюдательной женщины.
— Прости меня, Симон, но даже последняя дура должна что-то знать о смерти собственного мужа и о том, как она выбралась из Замка. Впрочем, последнее мы как раз знаем, — она воспользовалась ходом, который знал Стефан. Но кто-то же открыл потайную дверь, кто-то убедил ее бежать, кто-то привел к ней Преданного. Значит, в Замке у нас или, по крайней мере, у нее имеется друг, пользовавшийся полным доверием покойного принца. Раньше я готов был поклясться, что это кто-то из бывших «Серебряных», но теперь знаю, что это не так!