Темная Звезда
Шрифт:
Во Тьме стал проступать Свет, а в Свете зарождалась Тьма. Казалось, кольцо отражало свет эльфийского амулета. А может быть, это амулет отражал черную глубину кольца. И когда они стали неотличимы, Роман резким движением разорвал на Герике рубашку и прижал Возвращающий Камень к груди напротив сердца. Кожа вокруг покраснела как от ожога, женщина выгнулась дугой и беззвучно закричала. Вихрь немыслимо синего цвета вырвался из зеницы Возвращающего Камня и, ударившись о кольцо Эрасти, ринулся куда-то в бесконечность, а вслед за ним черной стрелой устремился луч, порожденный Оком Тьмы.
Роман, зашатавшись, отлетел к стене и потерял сознание.
Я брела по туманной холодной равнине, а под ногами чавкала раскисшая земля. Было
Я была совершенно уверена, что рано или поздно приду туда, куда должна, куда приходят все, и действительно пришла. Стена вынырнула из белесой мглы неожиданно. Добротная каменная стена, сложенная из солидных валунов мышиного цвета, словно проклятый туман сгустился до такой степени, что превратился в гранит. Меж неровными глыбами проступали бледные полосы раствора, скреплявшего кладку. Я попробовала посмотреть вверх, но ничего, конечно же, не увидела. Серая стена сливалась с серым же маревом. Рассудив, что нет ограды, в которой не было бы прохода, я пошла вдоль, иногда касаясь рукой влажных осклизлых камней. Вокруг ничего не менялось, так что если бы я совершенно точно не знала, что иду, я могла бы решить, что стою на месте — под ногами чавкала все та же глина, на расстоянии половины вытянутой руки маячила каменная кладка, а прошлое и будущее тонули в проклятом тумане. Не знаю, сколько я шла — в этом гиблом месте то ли вовсе не было времени, то ли оно почти стояло на месте, но мне когда-то говорили, что идущий осилит любую дорогу.
Сначала стало суше, затем начал редеть туман, поднявшийся легкий ветерок принялся рвать его в клочья и вдруг бросил мне в лицо горсть белых цветочных лепестков. Я запрокинула голову — так и есть. Стена отделилась от неба. Там, наверху, радостно сияла радуга! Еще один порыв ветра осыпал меня лепестками цветущей вишни, и тут я нашла калитку. Странно было видеть в этой титанической стене обычную дощатую дверцу, каких пруд пруди в пригородных садиках. Еще один порыв ветра, и калитка, ласково скрипнув, приоткрылась. Я стояла на пороге самого чудесного Сада, который только можно представить. Там, внутри, не было ни поздней осени, ни отвратительного тумана; там меж цветущих деревьев росла мягкая весенняя трава, над которой кружили золотистые бабочки. Капли росы играли в солнечных лучах, над самой землей проносились ласточки, а в глубине сада мелькали фигуры в ярких шелках. Две женщины заметили меня и поспешили навстречу. Они были непередаваемо прекрасны в своих нарядных платьях. Оставалось сделать один шаг, и я бы стала своей в этом царстве весны и красоты, но что-то не давало мне его сделать. Я с наслаждением вдыхала ароматный ветер и любовалась красотой этого дивного места, я не сомневалась, что меня ждут, что мне будут рады. Более того, я была уверена, что обрету в саду бесконечное, немыслимое счастье, и все равно…
Я не знаю, что меня заставляло цепляться за мое почти позабытое прошлое, уж во всяком случае, не желание вернуться и не надежда на сама не знаю что… Как это ни дико звучит, проще ни на что не надеяться.
О своей сгинувшей жизни я помнила лишь то, что она не была соткана из радостей, да еще, что мне почему-то постоянно завидовали. Впрочем, кажется, это относилось ко всем женщинам нашей семьи… Семьи? Значит, где-то и когда-то у меня кто-то был… Меня заставляют все забыть — не выйдет! Да, наверное, я сопротивляюсь из благородного чувства противоречия, которое раньше меня на свет появилось…
Из-за старинной кладки по-прежнему сыпались белые лепестки. На бледно-желтой размякшей от вечных дождей глине они выглядели странно и трогательно. Весна — за забором, предзимье — под ногами…
Последний шаг означал конец всего прежнего, пусть почти забытого, пусть жестокого, но моего, а отказаться от себя даже во имя вечного счастья среди фонтанов и мраморных статуй куда труднее, чем можно сгоряча подумать. И все равно я бы решилась, ведь блуждать веками в сырых потемках, тщетно пытаясь что-то вспомнить, сто крат страшнее, но мне помешали.
Слабый крик, раздавшийся откуда-то издалека, вывел меня из оцепенения. Я обернулась. Ветер из Сада, хоть и не разогнал до конца чертов туман, но все же изрядно его потеснил. По крайней мере, достаточно, чтобы я заметила бегущую женщину. Впрочем, бегущей ее назвать можно было с изрядной натяжкой, она, скорее, ковыляла вприпрыжку, а голова ее была повернута назад. То, что за ней гналось, еще не показалось, но то, что бедняжка потеряла голову от страха и что ее преследуют, было очевидно. Я бросилась назад, оскальзываясь на проклятой грязи, изо всех сил крича беглянке, чтобы та сворачивала сюда, ко мне. Женщина услышала и послушно сменила направление, но все равно мы приближались к друг другу до отвращения медленно. Наконец я схватила ее за руку, и она тут же повисла на мне. Насколько я успела рассмотреть это чудо, она была совсем молоденькой и перепуганной до полусмерти. Бегать она вовсе не умела, к тому же у нас обеих на башмаках налипли такие комья глины, что мы с трудом передвигали ноги.
Я тащила ее за собой, уже понимая, что мы попали в большую беду. Не успели мы сделать и нескольких шагов, как я почувствовала, что за нами действительно что-то гонится. Нечто неуловимое произошло с самим воздухом: и так холодный и сырой, он стал почти невыносимым. Даже я начала задыхаться, чего уж говорить о цепляющейся за мою руку дурочке. Расстояние до калитки словно бы вырастало на глазах, к тому же над нашими головами стал сгущаться туман, но не обычный для этих мест, хоть и мерзкий, а другой — давяще-тяжелый и какой-то… живой. Он пригибал к земле, вынуждал лечь прямо в грязь и отбросить самую мысль о движении, дыхании, жизни…
Моя негаданная спутница споткнулась и упала на одно колено, потянув меня за собой, я злобно на нее заорала и заставила подняться. Она коротко всхлипнула, но послушно встала. Я пригляделась, чтобы увидеть, сколько нам еще идти, и, к своему ужасу, заметила, что калитка в Сад медленно, но верно закрывается. Видимо, обитатели этого Эдема раздумали впускать к себе двух растрепанных грязнуль или же не желали связываться с тем, что нас настигало.
Я бы чувствовала себя несказанно уверенней, окажись у меня в руках хоть что-то, похожее на оружие, но, увы! Единственное, что можно было сделать, это вломиться в Сад, пока калитка еще приоткрыта. Я снова наорала на свалившуюся на мою голову дурищу и таки заставила ее идти быстрее, голову я больше не поднимала — и так было ясно, что преследователь ударит сверху. Хотя здесь опаздывали все — те, из Сада слишком медленно закрывали свою калитку, это, наверху, слишком медленно опускалось на наши головушки, ну а мы слишком медленно тащились…
Моих бешеных усилий все же хватило на то, чтобы добраться до калитки, когда в щель еще можно было просунуть руку, что я и сделала. Разумеется, хозяева Сада так же приналегли, но резкая боль меня только подхлестнула, я рывком распахнула дверцу и буквально зашвырнула свою нелепую попутчицу в Сад. Затем моя рука скользнула по мокрому дереву, я выпустила калитку, и та не замедлила захлопнуться. Она не просто закрылась — она исчезла, словно ее и вовсе не было. Я упиралась в холодный ноздреватый камень. Сад был для меня потерян, но зато я получила все шансы заменить давешнюю девчонку для того чудища, что за ней охотилось. Оставалось надеяться, что эта коровушка успешно заменит меня на утраченном для меня весеннем пастбище. Я прижалась спиной к древним камням и посмотрела вверх.