Темное безумие
Шрифт:
Лидии Прескотт здесь не место. В отличие от Лондон Нобл.
Я так долго и упорно боролась с этой связью, но кровь, пропитывающая эту землю, окрашивает мои кости. Плавает в моем мозгу. Это часть меня так же, как и Грейсон.
Мы связаны.
Я чувствую присутствие агента Нельсона еще до того, как он подходит достаточно близко, чтобы я его услышала.
— Ты всегда знаешь, где меня найти, — говорю я, не сводя глаз с дома.
— Незачем здесь оставаться, — говорит он, умело уклоняясь от моих обвинений. — Штат не отдаст останки
Я крепче сжимаю руки вокруг своего живота. Высокие сосны отбрасывают темную, четкую тень на дом, их ветви тянутся по небу, как тонкие паучьи лапки. Прямо как когда я была ребенком.
— Чего ты ищешь, Лондон?
Нельсон до сих пор называет меня этим именем. Они достаточно похоже, не правда ли? Лидия и Лондон. Я понимаю, как Малкольм мог его выбрать. Он всегда говорил мне, что мама назвала меня в честь своей любимой мыльной оперы.
Впервые мне стало интересно, кто похоронен в безымянной могиле на кладбище Мизе, которую я раньше навещала.
У меня никогда не было матери.
— Ничего, — наконец отвечаю я, отворачиваясь от дома. Нельсон смотрит на меня, прищурившись. — Пойдем.
Мы медленно возвращаемся к нашим машинам. К его стандартному внедорожнику, выданному ФБР, и моему арендованному седану. Что я искала? Ответ? Ключ? Еще один кусок головоломки?
Грейсон сюда не вернется.
Он мастер головоломок, и уже разгадал все секреты, принадлежащие этому месту. Не осталось ничего сокрытого, недосказанного.
— В детстве у меня были светлые волосы, — внезапно говорю я.
Агент бросает на меня настороженный взгляд.
— Я думаю, все дети светленькие. Не так ли?
Я вспоминаю свои окрашенные светлые волосы. Платиновый блонд. Я верила, что хотела этого — что умоляла об этом своего отца. Но, как и большинство воспоминаний, оно было искажено.
— Да, но мои были практически белыми. Он красил мне волосы, пока мне не исполнилось двенадцать. Думаю, к тому моменту он решил, что меня уже никто не узнает.
Тринадцать — возраст ответственности12. Не помню, чтобы Малькольм был религиозным, но это мнение уже стало догмой в обществе. Считается, что человек становится взрослым, чтобы понимать, что хорошо, а что плохо.
Подобно древу познания, которое породило запретный плод, человек, который вырастил меня, готовился предложить мне знание, которое превратило бы меня в его глазах из ребенка в женщину. Он слишком привязался к маленькой девочке со светлыми волосами. Это не было эмоциональной привязанностью — Малькольм не был способен образовывать родительские узы. Это была имитация отношений. Психопат может научиться этому поведению, чтобы использовать его.
Особенно со своими жертвами.
Лидия испытывает эти отношения — эту связь — с сестрой, которую она никогда не знала. Лидия могла любить Миа. Лидия была бы способна на самую глубокую любовь.
Ей здесь не место.
Нельсон провожает меня до машины и кладет
— Это не твоя вина.
Я смотрю на него. Уходя в его тень, чтобы заслонить заходящее солнце, я прислоняюсь к двери машины.
— С чего ты решила, будто я думаю, что это моя вина?
— Я работал над бесчисленным количеством дел, Лондон. И почти всегда в таких обстоятельствах жертва полагает, что она должна была знать. Они перебирают подробности своего прошлого, пытаясь понять, как они могли быть такими слепыми, когда ужасная правда внезапно становится кристально ясной.
Я качаю головой.
— Дело не в этом. — Не совсем. На каком-то уровне я знала — должна была знать. Я пытаюсь понять, почему я так долго ждала, чтобы что-то предпринять.
Могла ли я спасти Лидию, пока не стало слишком поздно?
Нельсон перебрасывает мои волосы через плечо. Он часто так делает. Потом он обычно уходит, но не сегодня. Может быть, дело в отдаленности от цивилизации или в том, что с этим местом связано так много эмоций, но внезапно он хватает меня за шею. Проводит большим пальцем по нижней губе, его взгляд прослеживает очертания моего рта.
Затем он наклоняется.
— Агент, — говорю я суровым тоном, называя его по должности, чтобы воззвать к его профессионализму.
Я поворачиваю голову в момент, когда он пытается меня поцеловать, и замечаю вспышку боли на его лице, прежде чем снова посмотреть на дом.
Он громко выдыхает, когда отпускает меня и отходит.
— Это было неуместно. — Признает он, но не извиняется.
— Именно, — соглашаюсь я. У этого фарса есть свои пределы.
Предполагалось, что я добуду у него информацию, используя его ресурсы, чтобы раскрыть личность убийцы-подражателя. Вместо этого я совсем запуталась. Погрузилась в свою собственную историю и боль.
Если Нельсон окажется бесполезным для достижения моей цели, то тогда пора наладить связь с кем-то более ценным.
Он пригвождает меня взглядом. Нельсон, как и большинство мужчин, плохо переносит отказ. Через несколько секунд боль трансформируется в гнев. Я его ранила.
— Мне пора, — говорю я, но он не двигается. Он не дает мне сесть в машину.
— Не так я это представлял, — говорит он. Расстегнув пуговицу костюма, он кладет руки на бедра. — Я достаточно проницателен, потому что это часть моей работы. И я заметил твой интерес, Лондон. Или ты просто пыталась отвлечь меня?
Когда адреналин упадет и у него будет время подумать, он почувствует раскаяние за свои действия — или, по крайней мере, должен почувствовать. Это раскаяние превратится в вину, а вина еще больше запутает его мысли обо мне. Если я скажу или сделаю что-нибудь, то это еще больше его спровоцирует, а потом заставит его чувствовать себя оправданным.
Я ничего не говорю и вытаскиваю из кармана ключи. Пытаюсь обойти его. Он стальной хваткой берет меня за предплечье, удерживая меня на месте.