Темное дело (сборник)
Шрифт:
— Глупости? — переспросил я, утомленный его монологами. — Какие, например?
— Они уже их начали делать, — ответил Вячеслав Сергеевич, кивая в сторону Левы Яйцина. — Вместо того, чтобы успокоить пассажиров, они отдали ситуацию на откуп этому садисту и недоумку, прошу прощения за резкость суждений. Посмотрите на него: он явно наслаждается ситуацией, чувствуя себя в центре внимания.
Словно почувствовав, что разговор идет о нем, Лева Яйцин решительным шагом подошел к нам.
— Здравствуйте, — сказал он бодро. — Кто из вас Григорий
При этом он почему-то таращился на Веронику.
— Вы, очевидно, считаете, что Григорий Лапшин — это я? — спросила у него актриса.
Он перевел взгляд на ее спутника.
— Кто вы такой? — спросил он у него, игнорируя Веронику.
— Я не Лапшин, — лаконично ответил Вячеслав Сергеевич.
— Я Лапшин, — вмешался я наконец. — А в чем, собственно, дело?
— Дело в шляпе! — захохотал Лева. И тут же осекся. — Это я шучу, — пояснил он.
— Понятно, — сдержанно сказал я.
— Значит, так, — не смущаясь, говорил Лева. — Эти две шалавы, — он мотнул головой в сторону Раечки и Стеллы, — сказали, что перед завтраком вы познакомились с покойным. Это правда?
— Правда. Ну и что?
— Вам не кажется странным, что человек, который с вами только что познакомился, вдруг умер?
— Меня это потрясло, — признался я. — Дальше?
— Что — дальше? — на мгновение растерялся Лева.
— Ну, познакомились. Ну, умер. Дальше? Вы ведь, по-моему, на что-то намекаете?
Лева Яйцин пристально на меня посмотрел.
— На воре шапка горит? — спросил он вдруг.
Я вздохнул.
— Да, это я отравил Романа Левита, — убитым голосом произнес я. — Он хотел присвоить принадлежащие мне нефтяные разработки. У меня больше не было выхода.
— Как вы можете так шутить? — с укором смотрела на меня Вероника. — В такую минуту?
— А мне кажется, я его понимаю, мамочка, — откликнулся на ее слова Вячеслав Сергеевич. — Он, понимаешь ли, не шутит. Это своеобразная защита от хама.
Лева Яйцин остолбенело смотрел на них обоих.
— Это кто — хам? — спросил он Вячеслава Сергеевича тихим голосом, в котором звучали ненависть и угроза.
— Ты думаешь? — с сомнением смотрела на меня Вероника, продолжая разговаривать со своим спутником.
— А тут, мамочка, даже и думать нечего, — отвечал ей Вячеслав Сергеевич. — Это, в принципе, видно невооруженным глазом. Только так он может поставить на место зарвавшегося плебея.
Я восхищался ими обоими. Вячеслав Сергеевич, конечно, был прав, я действительно защищался от Левы единственным доступным мне средством. Моя центральная нервная система ограждалась от Левы только таким способом. Все это верно, но суть, дорогие мои, не в этом. Повторяю, я восхищался моими спутниками и, не сочтите за кретинизм, гордился ими.
Они даже не делали вид, что для них Левы Яйцина не существовало. Для них ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не существовало Левы Яйцина. В природе. В окружающей среде. Вообще в пространстве. Не бы-ло!
— Браво, — сказал я вполголоса.
Оба с удивлением на меня посмотрели — они и не поняли, что я имею в виду. Да я, честно говоря, был бы разочарован, если бы они поняли.
Но самое интересное во всем этом было то, что Лева тоже понял: его не то, чтобы не замечают, — даже сама мысль о его присутствии не допускается, если речь идет об этих двух людях. Нет, умом он вряд ли это понял, но естество его, на котором, видимо, он и выбился в начальники, подсказало, что ловить в нашей компании ему больше нечего и некого. Правда, напоследок он все-таки посмотрел на меня и сказал:
— С Вами, Лапшин, разговор будет отдельный.
И ушел.
— Все-таки это довольно грустно, — задумчиво проговорила Вероника. — Я никак не могу привыкнуть к мысли, что жизнь наша порой зависит не от нас самих, а от чьего-то идиотского решения.
Вячеслав Сергеевич стал ей что-то говорить, но я его уже не слушал. Не от неуважения, помилуй Бог, какое может быть неуважение к этим замечательным людям, — просто мои глаза в это время были прикованы к дверям.
Растерянно озираясь по сторонам, на пороге стояла Рябинина. Глазами она зыркала по сторонам, явно ища кого-то и от радостного облегчения я чуть не запел.
Я знал, кого она искала. Впрочем, отдаю на отсечение пишущую руку — вы тоже догадались, кого она искала.
Юлия Рябинина искала единственного человека, который мог бы ей сейчас помочь, объяснить, что происходит.
Меня.
2
— Где Сюткин? — спросила она меня, едва я к ней приблизился.
— Кто?!
Я был так ошарашен, что не смог совладать со своим лицом. Нужно отдать ей должное, она ничего не сказала по этому поводу, только торжествующая улыбка едва скользнула по ее губам и почти моментально исчезла.
— Сюткин, — повторила она, серьезно глядя на меня.
— Понятия не имею, — индифферентно ответил я. — В Мурманске, наверное. Ты же забрала у него аккредитацию.
— Не я забрала, а он отдал, сам, — поправила она меня.
— Один хрен, — сказал я, — что в лоб, что по лбу.
— Ошибаешься, — загадочно проговорила она и, развернувшись, пошла к выходу.
На пути ее вырос Лева Яйцин.
— Одну минуту, — решительно остановил он ее. — Вы только что разговаривали с Лапшиным. Вы давно его знаете?
Выражения ее лица я не видел: она стояла спиной ко мне. По тому нетерпению, которое было написано на морде Левы, я понял, что она каким-то образом его игнорирует. Но вот она медленно повернулась. Я чуть не расхохотался, несмотря на трагичность обстановки. Лицо Юлии Рябининой выражало такое брезгливое недоумение, словно с ней заговорила мокрица.
— Лапшин, — смотрела она на меня. — Я что — должна терпеть и это? По-твоему, это — смешно?
— Юль, — я испугался, что она сочтет Леву моим единомышленником. — Это начальник охраны и безопасности. Яйцин.