Темное торжество
Шрифт:
В груди становится холодно от ужаса. Я только надеюсь, что глупая птица уже улетела далеко-далеко. Если меня заставят съесть мою собственную ворону, я ее выблюю прямо на роскошные, кордовской работы, сапоги д'Альбрэ. Мысль об этом придает толику мужества, а с ней и способность выдерживать его взгляд, да еще и с насмешливым выражением.
Стражник низко кланяется и уходит.
— Обыщи ее, — приказывает д'Альбрэ де Люру.
Капитан неуверенно смотрит на графа. Тот кивает, и де Люр расплывается в улыбке. Потом подходит ко мне. Этот
Я не могу доставить ему удовольствие, содрогнувшись от мерзкого прикосновения. Наоборот, забавляюсь, гадая, попробует ли де Люр остановить меня, когда во исполнение монастырского приказа я пойду убивать д'Альбрэ. Если попробует — что ж, разделаюсь и с ним.
Когда его пальцы касаются ножен, пристегнутых к моему левому запястью, брови изумленно взлетают.
— Это еще что?
— Это всего лишь мой нож, капитан. А вы чего ждали — чтобы одна из д'Альбрэ разгуливала без оружия?
Он принимается заворачивать мой рукав.
— Осторожнее, — предостерегаю я. — Лезвие очень острое.
Он чуть медлит. Пока соображает, не были ли мои слова угрозой, я сама тянусь за ножом. Сжав пальцами рукоять, втискиваю крохотный свиток в ладонь и лишь потом извлекаю клинок.
Он опасливо смотрит на действительно очень острое лезвие, потом запускает два пальца внутрь ножен и ощупывает изнутри. Я раздраженно оглядываюсь на д'Альбрэ:
— Пристойно ли ему так наслаждаться обыском, государь?
— Я велел обыскать ее, а не обжимать, — говорит д'Альбрэ. — Тебе бы понравилось, если бы я так тискал твою дочку?
Угроза не оставляет сомнений, и движения де Люра тотчас делаются осторожней.
Тем не менее, добравшись до моих ягодиц, он не может удержаться, чтобы легонько не ущипнуть. Тут я соображаю, что все еще держу в руке нож. Приходится пустить в ход всю мою выдержку, чтобы не всадить клинок ему в брюхо. Вместо этого я делаю движение, словно желая убрать оружие в ножны, но немного промахиваюсь. Совсем немного. Так, что острый кончик оставляет борозду у него на щеке.
Он с руганью отталкивает меня и зажимает рану ладонью.
— Я ведь предупреждала — лезвие острое…
Его ноздри яростно раздуваются. Он оглядывается на д'Альбрэ.
— У нее ничего нет, — говорит де Люр. — Только маленький кинжал и подлое сердце.
Я улыбаюсь так, словно он от души меня похвалил. Д'Альбрэ жестом велит ему отойти:
— Ты, верно, рада будешь узнать, что я наконец-то нашел тебе дело, дочь.
Мое сердце выдает медленный удар, больше похожий на судорогу. Мне ли не знать, что д'Альбрэ признает за женщинами лишь два предназначения: рожать ему сыновей и удовлетворять его похоть. Когда речь идет о его собственных дочерях, он худо-бедно признает за ними еще одну роль: замужество, способное добавить ему богатства и славы.
Лишь благодаря посланию из обители у меня хватает отваги поднять подбородок и ласково улыбнуться ему:
— Ничто не доставит мне большего удовольствия, государь, чем возможность вам послужить.
— Мне еще предстоит дознаться, кто открыл герцогине наши замыслы и предупредил ее, — говорит он. — Я хочу повнимательней присмотреться к нантским баронам. Быть может, один из них клянется мне в верности, но тайком доносит ей обо всех моих планах? Имей в виду эти подозрения, когда поближе познакомишься с бароном Матюреном.
Я тщательно слежу за тем, чтобы на моем лице не отразилось никаких чувств. Эта новая низость необычна даже для него: обрекать собственную дочь на разврат ради политических выгод!
— С этим толстяком, у которого подбородков не сосчитать? Да я из него все секреты вытяну, даже особенно близко не знакомясь, — легкомысленным тоном произношу я.
Д'Альбрэ наклоняется вперед, черная борода встает дыбом.
— Ты что, отказываться вздумала?
— Нет, конечно, — отвечаю я.
Мое сердце колотится в панике — я отлично знаю, что бывает с теми, кто пытается сказать графу «нет».
Д'Альбрэ склоняет голову на сторону:
— Только не говори мне, что тебя одолевают девические колебания. Всем тут известно, что это вранье.
Эти слова звучат словно пощечина, и мой разум, шатаясь, пускается в бег по длинному коридору, полному жутких воспоминаний. Они таковы, что в глазах темнеет, но рассудку, по счастью, удается оправиться.
— Всего лишь хочу заметить, — говорю я, — что добыть необходимые вам сведения можно множеством способов.
Такой ответ удовлетворяет графа, и он вновь откидывается в кресле.
— За ужином сядешь с ним рядом.
Он собирается дать мне дальнейшие распоряжения, но тут приходит дворецкий. Он приводит гонца, грязного и усталого после дальней дороги. Д'Альбрэ сразу машет рукой, выгоняя и меня, и капитана де Люра.
— Оставьте нас, — приказывает он, и де Люр ведет меня к выходу.
Бессильное отчаяние бушует во мне, но я не даю ему воли. Пусть даже д'Альбрэ почти во всеуслышание объявил, что я замарана и недостойна его покровительства, сейчас не время паниковать. Я обхватываю ладонью запястье с пристегнутыми ножнами, черпая силы из хранимого там послания, и торопливо удаляюсь к себе.
В спальне я обнаруживаю Тефани и Жаметту. Они не находят себе места и при виде меня испытывают невероятное облегчение. Это не мешает мне против всякой логики возложить на них вину за свои новые горести.
— Ванну! — коротко приказываю я. — Немедленно!
Они принимаются за работу, я же, ускользнув в гардеробную, наконец-то вытаскиваю письмо. Дрожащими руками разворачиваю маленький свиток, держа над отверстием нужника, чтобы никто не нашел крупинок черного воска и не использовал их как улику против меня. Очень надеюсь, что в записке содержатся указания, которых я так жду.