Темное торжество
Шрифт:
— Смотри! — говорит мой брат. — Вот он, твой призрак!
И, сорвав со стены факел, просовывает его между прутьями.
— Господи Исусе! — вырывается у меня.
Человек со стоном пытается отвернуться от слишком яркого света. У него на лице следы жестоких побоев: сплошные шишки, и синяки, и потеки запекшейся крови. Он полуголый, остатки одежды превратились в лохмотья, из двух открытых ран на левом плече сочится темная жидкость. Неужели это тот же самый человек, что так яростно и отважно защищал герцогиню всего-то две недели назад? Поверить невозможно!
Похоже,
— Кто это? — шепотом спрашиваю я.
Мне даже не приходится притворяться, мой голос и так дрожит от омерзения. Правда, не к самому узнику, а к тому, что с ним обращаются точно с самым подлым злодеем. Знатного пленника, за которого рассчитывают получить выкуп, обычно содержат не так. То, что здесь творится, есть попрание всех рыцарских правил! Подобным образом не поступают даже с самой старой и никчемной собакой!
— Это пленник, взятый в бою, — говорит Юлиан. — А теперь идем. Если кто-нибудь прознает, что ты сюда приходила, даже я не смогу оградить тебя от гнева отца!
С этими словами он возвращает факел в скобу на стене и выводит меня из подземелья.
Выбравшись наружу, я жадно глотаю чистый холодный воздух. Потом спрашиваю:
— Наш государь-отец хочет взять за него выкуп?
— Нет.
— Тогда почему бы просто не убить его, и дело с концом?
— Подозреваю, — говорит Юлиан, — этих двоих связывает что-то из прошлого, и наш отец уготовил для него особую месть. Не удивлюсь, если он использует этого человека, чтобы отправить послание герцогине.
Я сохраняю легкомысленный тон, больше подходящий недалекой девице:
— По-моему, он никакое послание даже до двери не донесет, куда там до Ренна!
— Ты все неправильно поняла, — говорит Юлиан. — Посланием должен стать сам рыцарь. Когда герцогине отправят его тело после виселицы, потрошения и четвертования, это послужит предупреждением: против д'Альбрэ не выстоять даже ее самым верным и могучим сторонникам!
От бесчеловечности этого подлого плана у меня переворачивается желудок. Я улыбаюсь и игриво толкаю Юлиана под ребра:
— Подумать только, отец посвящает тебя во все свои замыслы! Значит, ты у него теперь в любимчиках?
Мы стоим уже на самом верху лестницы. Юлиан пропускает мой вопрос мимо ушей и поворачивается ко мне:
— Как все-таки ты проникла туда, Сибелла?
Голос у него более чем серьезный. Так он разговаривает, если думает, что нам с ним угрожает опасность.
Я стою на своем:
— Говорю же, дверь не была заперта. А что, должна быть на замке? Тогда ты лучше проверь стражу и выясни, кто закрывал последним.
Кажется, я не вполне убедила его. Я придвигаюсь ближе, гася волну отвращения, вздымающуюся из глубины моего существа. Обвиваю руками его шею и тянусь губами к уху, касаясь и щекоча его:
— Я чистую правду тебе говорю, но, если хочешь, ты можешь меня обыскать. Занятная получится игра…
Сердце так грохочет у меня в груди, что я даже удивляюсь, как это он не слышит биения. Боясь, что Юлиан все-таки распознает мой страх, я делаю, кажется, единственное, что может его
Его глаза удивленно распахиваются. Он обнимает меня и притягивает к себе так, что я ощущаю все его тело, от ног до плеч, а наши сердца чуть не стукаются друг о друга. Он прерывает поцелуй лишь затем, чтобы выдохнуть мое имя.
«Он мне не брат. Он мне не брат…»
Когда он вновь тянется к моим губам, я быстро отстраняюсь и упираюсь кулаком ему в грудь.
— В другой раз не оставляй меня так надолго одну, — говорю я, надув губки.
Если он думает, что я с ним играю, то наверняка поддержит игру. Если решит, что отвергаю, — рассердится. Я жду, затаив дыхание.
Он моргает с видом снисходительного удивления, и я понимаю: опасность миновала.
— А как все прошло с Матюреном? — спрашиваю я, чтобы отвлечь его еще больше. — Отец удовлетворился твоим объяснением?
— Еще как! Даже доволен был, что ты столь рьяно защищала его интересы.
Юлиан почти улыбается. Он хорошо знает, насколько я привержена этим самым интересам.
— Остальное войско тоже вернулось? — спрашиваю я.
— Нет. Я один поскакал вперед — к тебе торопился.
Он говорит таким тоном, словно я перед ним виновата. Его глаза в здешнем сумраке кажутся озерами мрака. Я же гадаю, говорит он правду или все-таки замешан в темных делах нашего отца куда больше, чем я себе представляла.
Поверить в это трудно. Только не Юлиан! Он единственный во всем нашем семействе, кто ненавидит отца ничуть не меньше, чем я. Но за три года, что я провела в монастыре, он сильно изменился. Это очень беспокоит меня, ведь получается, что теперь я знаю его далеко не так хорошо, как когда-то.
К тому же он и в былые времена меня предавал. Кто сказал, что Юлиан не сделает этого опять?
ГЛАВА 12
Наш путь обратно в жилую часть замка оказывается долгим и напряженным. Мы оба молчим. Я искоса поглядываю на Юлиана, но его лицо скрыто в тени.
Проглотил ли он придуманную мной историю? Или догадался об истинной цели моего посещения подземелья? Нет, это вряд ли, ведь я и сама не слишком понимала собственные намерения. Правда, теперь, воочию убедившись, насколько немощен искалеченный узник, я совсем не уверена, что он сумеет выбраться на свободу, какое там одолеть двадцать шесть лиг [2] до Ренна, где его ждет герцогиня!
У входа в жилое крыло дворца Юлиан кивает стоящему при двери часовому, которого раньше здесь не было. Мы поднимаемся по лестнице на верхний этаж, и поцелуй, что я подарила ему в отчаянной надежде развеять его подозрения, словно бы висит в воздухе между нами. Теперь я боюсь, не принял ли его Юлиан за смелое приглашение. Как он поступит, когда мы доберемся до моих комнат?
2
Лига(или лье) — старинная мера длины, равная 4828,032 километра.