Темногорск
Шрифт:
– Можешь не говорить, – огрызнулся Роман.
– Вот-вот! Все вдруг так полюбили Гукина, будто он в самом деле мог ими с помощью кейса управлять. Тебе он, кстати, что-нибудь предлагал? – поинтересовался будто невзначай Гавриил.
– В день выборов на любовь к нему воду заговорить.
– И ты отказался?!
– Отказался, – кивнул повелитель воды.
– Значит, ты во всем виноват…
– Что ты мелешь?
– Да потому что после выборов, когда я попросил кейс назад, Гукин заявил, что кейс недостаточно хорошо управляет колдунами и надо это дело исправить. То есть
– Гаврил Ахманович! – прорычал Роман. – Да что ты мелешь! Неужели ты надеялся, что Гукин тебе сам, по доброй воле кейс вернет?
– А на кой ляд ему наш чемоданчик? Не знаешь? Я тоже поначалу не знал. Думал – без надобности. Наивный! Наивный повелитель Темных сил. Красиво звучит? Чемоданчик наш я открывать отказался. Вот тогда ко мне Костерок с колдованами пожаловали, и вышла та подлая драка…
– А почему ты кейс у Гавриила не отнял? Ты бы мог. Сил не хватило?
– Его некроманты охраняли. Ты же знаешь – живая сила против некромантов ни на что не способна.
– Но ты-то мог с ними сладить…
– Не мог, – отрезал Гавриил.
– Ты же повелитель Темных сил! Или сам их создал?
– Нет, Роман, не надо на меня всех собак вешать. Это Медоноса работа. Он тогда осенью невесть сколько колдованов напек. Кого-то ты расколол. Я троих потом силы лишил. А кое-кто из мерзавцев уцелел. Они по щелям забились, опасность переждали, а потом на службу мэру подались. Куда еще колдованам деваться?
– Ты с Чебаровым схлестнулся?
– С ним самым.
– И что было потом?
– Ты же сам все знаешь. Или догадался уже, догадаться-то несложно. Гукину пришла в голову остроумная мысль: с помощью Чебарова освободить Медоноса и поставить вместо меня во главе Синклита. А Синклит – на службу себе.
– Гавриил, ты же все погубил… – покачал головой Роман.
– Я погубил? – Повелитель Темных сил прищурился. – Это вы все погубили, колдуны, пальцем деланные! Почему вы не утвердили меня главой Синклита и не передали мне кейс на хранение? Или кого другого не выбрали? Вы же все дрались и друг дружке гадости строили. Новых членов не избирали, хотя равновесие в Синклите давным-давно нарушилось. А потом… почему вы кинулись задницу Гукину лизать, хотя никакой власти он над вами не имел?!
Роман оторопел:
– Так ты ж только что меня упрекал за непокорность!
– Так ты ж один только и не покорился! А когда один – это властителей бесит сильнее всего.
– А Слаевич?
– Да Слаевича никто всерьез не воспринимает, – отмахнулся Гавриил. – Кстати, ты знаешь, что Чебаров в больнице с инсультом лежит?
– Знаю, – кратко ответил Роман.
– Ты его приголубил? Признавайся.
– Я. Камнем из оберега…
– За что?
– За Чудодея. И за девочку. За Иринку Сафронову.
– Она-то чем этому козлу помешала? – пожал плечами Гавриил.
– Она могла кейс уничтожить. Они ее в саду заметили и переполошились. Ведь сад рядом с домом Жилкова. Кто-то мог
– Серьезно? Как ты узнал?
– Сложил одно с другим: то, что Иринка и Юл первую волну, находясь в саду, не ощутили. Потом нашел отколотые стеклянные веточки. Ну а про открытую дверь в Беловодье я знал. И что магия Беловодье помогает задуманное исполнить – тоже. Не думаю, что я один такой умный. Вот почему мертводушные переполошились. К тому же дар у нее живой. Некромантов все живое бесит. Хорошо, что Юл успел на Иринку охранное заклинание наложить. Иначе Чебаров убил бы ее на месте. А может быть, его Гукин натравил, чтобы с Сафроновым счеты свести.
– За что? Он ведь в мэры не собирался избираться.
– Не знаю, может быть из скрытой ненависти. Бывает такое: чуть глянешь на человека, и чувствуешь, будто он встал у тебя поперек горла. Может быть, и Сафронов вот так у Гукина встал… – Роман вдруг вспомнил про камины. И тут только сообразил, что Сафронов про эти камины наверняка не ему одному рассказывал, и слух этот, совершив круг, дошел до мэра.
«Неужели за одно это?» – изумился он.
– Больше вопросов нет? – спросил Гавриил. – Тогда выпьем. Выпьем за то, чтобы все в прошлом осталось!
Взял пододвинутый Романом фужер и сделал глоток. Рот обожгло, как будто на язык и нёбо плеснули кипяток. Гавриил задохнулся, но сделал второй глоток, третий, пока весь фужер не опустел.
После проклятого третьего глотка ему почудилось, что он больше не принадлежит себе.
– Что это было? – просипел Гавриил. – Отрава?
– Раствор, который я с денег смыл.
– Что?
– Я же милостыню собирал… А это, в фужере, – налет милосердия. Как тебе? Пришелся по вкусу?
«Не позволю! Не хочу!» – закричал кто-то в глубине существа повелителя Темных Сил.
– Ты с ума сошел?
– Нет, – покачал головой Роман. – Ты предал Синклит. И меня тоже предал. Я бы многое мог простить. Но только не предательство. Я никому подобных вещей не прощаю. Никому и никогда.
– Ты же меня дара лишил! – закричал Гавриил, глядя, как рассыпается прахом черный камень его оберега.
– Знаю, что лишил. Но я же сказал: не прощаю.
– Я – твой друг!
– И потому меня заказал.
– И что же мне теперь делать?
– Это не ко мне. Хотя… можешь милостыню просить, я тебе свое место уступлю и буду тебя по утрам гримировать под калеку. Дело доходное.
– Сволочь! – выдохнул Гавриил.
– Я одно время думал эту жидкость Гукину в физиономию плеснуть, – меланхолически заметил Роман. – Милосердие и жалость этой породе людей попросту незнакомы. Их души не совместимы с подобными чувствами. Очень хотелось посмотреть, что с ним от нашего питья сделается. Скорее всего, он отряхнется, как пес, и дальше пойдет. Чтобы заставить Гукина измениться душевно – тут не такую сумму надо отмыть, а на порядок больше!
– Сам милостыню проси! – окрысился Гавриил. – Езжай в Питер к Стену, вместе где-нибудь у церкви попрошайничайте. Он – слепенький, ты – фальшивый урод.