Темные дороги
Шрифт:
Кто-то из девчонок спустил собаку с цепи.
Я бросился к могиле Рокки. Ямка была пуста.
– Блин, – процедил я и кинулся за Элвисом.
А пес решил, что я хочу с ним поиграть, и поскакал в лес. Я гонялся за ним, сколько хватило дыхания, потом в изнеможении сел и привалился спиной к дереву.
Из подлеска, весело размахивая хвостом, на меня внезапно выскочил Элвис: что это ты, мол, так быстро скис? В зубах у него был вовсе не дохлый сурок. Что-то вроде старой грязной тряпки.
– Иди сюда, дурачок, – позвал я пса и тихонько свистнул. – Ну же, не бойся.
Элвис скептически
– Ко мне, – сурово произнес я.
Барбосу хотелось поиграть еще, но я не поддался. И вот он рядом со мной – уронил тряпку мне на колени и пару раз лизнул в щеку.
И вовсе это была не тряпка. Девчоночья майка, красная, с большим подсолнухом посередине, с огромным бурым заскорузлым пятном и вся перемазанная в грязи.
Я стряхнул грязь, разгладил ткань. Что-то знакомое. Правда, Джоди будет великовата, а Мисти маловата. Пятно здоровенное. Может, шоколад, может, краска.
Но я-то знал: это кровь.
Глава 10
Пару дней я никому не задавал вопросов насчет майки. Даже не скажу почему Ну нашел окровавленную девчачью майку ничего страшного. Не саму же девчонку.
Потом спросил Джоди. Она хоть не будет приставать с расспросами. Джоди сказала, что майки с подсолнухами у нее никогда не было. Комбинезоны с маргаритками – да, были.
Следующей была Эмбер. Стиркой в основном занималась она. А также штопкой, заплатами и подшиванием кромок. Большинство вещей Мисти и Джоди когда-то носила она и помнила фасоны и что кому идет. Это тебя толстит. Это впору психам надевать. Это старье из семидесятых. Это мода восьмидесятых. Это очень вызывающе.
Стоило мне спросить про майку с подсолнухом, как Эмбер оживилась. Ведь с вечера субботы между нами была напряженка, мы друг с другом почти не разговаривали. А тут такая тема – шмотка. Как устоишь?
Разумеется, у нас была такая майка. Как я мог забыть? В комплекте с клетчатыми красно-белыми шортами. Она этот наряд недолго носила. Очень уж простецкий. Ну и отдала Мисти. Шорты себе оставила. Они Мисти толстили.
Если подумать, она эту майку лет сто не видела. Мисти выросла, но вещь может пригодиться Джоди. Где она, кстати, эта майка? И что это она меня так заинтересовала?
Я чуть было не рассказал ей правду – Элвис раскопал пропитанную кровью футболку в лесу, – но передумал. Эмбер при виде крови – пусть даже из носа – моментально хлопается в обморок. Поэтому я наврал, что майка мне приснилась.
Сестра сощурилась, но вроде поверила. Чего не случится со скорбным головой братом?
Теперь следовало переговорить с Мисти, но все как-то не получалось.
А майка не шла у меня из головы, и я никак не мог понять, почему она там засела. Пока в среду за ужином до меня не дошло. Мисти не удержала в «ленивом сэндвиче» мясной фарш с кетчупом, и начинка заляпала ей кофточку. Эмбер вышла из себя и принялась разоряться, что поди теперь отстирай жирное пятно и как это Мисти умудрилась, ведь один Господь ведает, когда у нас будут деньги на новую вещь. Мама сказала бы то же самое, только спокойно.
Папаша бы наподдал. Несильно. В присутствии мамы и за столом его подзатыльники были ерундовыми. Чтобы только зубы щелкнули да на секундочку зазвенело в ушах.
Помню, как он расквасил Мисти губу и та в молчании смотрела, как на ее джинсы падают темные капли. Она потом постаралась, чтобы эти штаны не попались маме на глаза, выбросила их в мусорный бак. Не самое удачное место, но пятишестилетняя девочка не сообразила. Мама, разумеется, обнаружила улику и устроила папаше скандал.
И майку с подсолнухом, скорее всего, спрятала Мисти. Объяснение логичное, но меня мороз продрал по коже. Как же папаша должен был избить дочку, чтобы натекло столько кровищи?
Бетти посоветовала бы расспросить сестру. А также полюбопытствовать у Джоди, что она видела в тот вечер, когда мама застрелила папашу, и поинтересоваться у Эмбер, за что она меня так не любит. И еще ворваться в дом Келли Мерсер во время изысканного ужина, который та задает своему мужу-банкиру и благовоспитанным детям за стеклянным столом на каменном полу, и осведомиться, чего это ей захотелось со мной трахнуться. Рекомендовала же мне Бетти задать маме прямой вопрос: за что ты убила папу?
Если я не получу ответов, СОМНЕНИЯМ НЕ БУДЕТ КОНЦА.
Всю неделю напролет я отрабатывал свои восемь часов в «Беркли», возвращался домой, спрашивал, не звонил ли кто мне, ужинал, полчаса мылся и чистился, спрашивал, не звонил ли мне кто, катил в «Шопрайт», работал до полуночи, возвращался домой и будил Джоди, чтобы спросить, не звонил ли мне кто.
Я рассуждал вполне логично. Захочет Келли – позвонит. Ведь мы хорошие знакомые. Мы соседи. Наши дети играют вместе. Они ездят в школу на одном автобусе. Предлогов можно найти массу. В конце концов, она может наведаться к нам в гости еще с одной книгой или кулинарным рецептом.
Впрочем, самолюбие тоже выкидывало номера. Как-то в субботу после пяти-шести часов бесплодного ожидания я вдруг начал всерьез тревожиться, что между ней и мной стоит какое-то препятствие. Может, все стало известно мужу. Может, у нее дом сгорел. Может, она ударилась головой и у нее отшибло память. Может, какое несчастье в семье. Может, ее покусал бешеный скунс.
Но по ходу недели выяснилось, что ничего такого не произошло. Каждый вечер за ужином я подвергал Джоди допросу, и картинка постепенно сложилась: мама провожает Эсме до автобуса по утрам и встречает во второй половине дня, живая и здоровая.
Я сделал все возможное, чтобы подбить Джоди пригласить Эсме к нам или самой напроситься к ним в гости, но у Эсме вся неделя оказалась расписана. В понедельник она идет к стоматологу, во вторник у нее урок танцев, в среду – собрание герл-скаутов, а на четверг запланирован поход в гости к Крузу Батталини.
В конце концов я пришел к убеждению, что я для Келли Мерсер ничего не значу.
В ночь с четверга на пятницу мне не спалось. В пять утра я встал с кровати, поднялся в кухню и сел у стола, не сводя глаз с телефона. Она наверняка еще спит. Я зажмурился и представил себе ее обнаженную, разметавшуюся по постели и себя рядом. Более того, я физически ощутил ее присутствие, и это было хуже всего. Даже если мне удастся выбросить ее из головы, из кончиков пальцев ее не выкинешь.