Темные дороги
Шрифт:
Но я был не ВСЕ ПАРНИ, а она – не Дева Мария. Но и не стервозная шлюха. Ей не хочется меня обижать, но и утешить меня ей тоже нечем. Та еще задачка. Пожалуй, она меня боится.
– Харли… – начала она.
Не хочу ее слушать. Не вынесу ее слов.
– Еще из художников мне нравится Фрэнсис Бэкон, – выпалил я.
Лоб у нее разгладился, только две морщинки остались. Они у нее постоянно. Она радостно мне улыбнулась. Попалась! У каждой бабы есть слабый пункт. У мамы таким пунктом было ореховое мороженое с кленовым сиропом «Валли Дэйри». Если
– Тебе понравилась «Фигура с мясом»? – спросила она, чуть запнувшись.
– Это где Папа сидит между двумя кровавыми тушами? Да, понравилась.
– Ага. А ты описание прочел?
– Само собой.
– И какое толкование тебе больше по душе? Художник хочет сказать, что Папа – мясник? Или что он такая же жертва, как и освежеванные животные рядом с ним?
– По-моему, Папа смеялся.
– Смеялся? – перепугалась она.
Сунула руки в карманы джинсов. Я завороженно следил за ней. Этими руками она ласкала меня. И царапала.
Прислонилась к багажнику.
– Примерно в то же время он написал серию картин, на которых люди в бизнес-костюмах жутко кричат. Некоторые критики утверждают, что так Бэкон изобразил боль, которую испытывают облеченные властью. Мне кажется, он таким образом пытался передать зло, которое они несут с собой.
– А может, они танцевали?
– Может быть, – улыбнулась она.
– Он умер? – спросил я.
– Кто? Фрэнсис Бэкон?
– Да.
– Мама! – завизжал Зак – Эсме трогает мое сиденье!
– Умер. По-моему, году в 91-м. Или в 92-м?
– Это хорошо.
– Хорошо? – недоуменно засмеялась она.
– Я включу его в свой список умерших, с кем бы я хотел встретиться.
– А такого же списка живых у тебя нет?
Я покачал головой:
– Я прикинул, что у меня больше шансов увидеться с людьми, которые мне нравятся, уже после смерти.
Она опять засмеялась. Я оставался серьезным.
– Этот список длинный?
– Я к нему только приступил.
– Мама! – В заднем окне появилась голова Эсме. – Он поет песенку Барни! Скажи, чтобы перестал!
Келли словно хлыстом огрели. Она кинулась к детям. Голова Эсме моментально исчезла. Из машины донеслись возбужденные голоса.
Когда Келли опять подошла ко мне, на губах у нее играла спокойная улыбка.
– Мне пора ехать.
– Конечно.
– Нет, подожди, – вырвалось у нее.
Она, словно ребенок, набрала полную грудь воздуха и начала скороговоркой, как будто стараясь убедить саму себя:
– Хочу извиниться перед тобой за то, как я ушла. И вообще за все. Хотя было замечательно. Только лучше бы до этого не дошло. Теперь я в этом уверена. У меня такое чувство, что я злоупотребила твоим доверием. Но я хотела помочь. Ты был такой расстроенный. Конечно, это не лучший способ утешить человека. Хотя кто знает. Я плохо соображала.
Из всего потока я уловил только одно слово: замечательно. Как будто речь шла о посиделках за чаем. Я бы подобрал другие выражения, чтобы описать нашу совместную ночь. Например, всепожирающий огонь.
– Все хорошо, – заверил я.
– Нет, нехорошо. – Она утомленно поднесла руку ко лбу. – Я пыталась разбудить тебя. Ничего не вышло. Я забеспокоилась. Мало ли что могло случиться. У детей тоже бывают сердечные приступы. И тут я сообразила: ты просто крепко спишь. Конечно, оправданий мне быть не может. Как я посмела оставить тебя. Под открытым небом. Одного. Ночью.
Она выбрасывала из себя по одному слову. Помедлила, словно смотрела, какая пришла карта, и добавила:
– В грязи.
И еще немного погодя:
– У воды.
И наконец:
– Это ужасно.
– Все хорошо, – повторил я.
– Попросту я… – Она не закончила. – Ты мог подумать обо мне бог знает что.
– Что именно?
– Перестань, Харли. Я замужем. У меня двое детей. – В ее словах был такой трепет, словно она говорила о суровых медицинских противопоказаниях. – Еще примешь меня за жалкую домохозяйку, которая от скуки совращает мальчиков.
СОВРАЩАЕТ. Неоновые буквы одна за другой зажглись передо мной на крышке багажника. Я секунду смотрел на слово, которое они составили, мигнул – и все пропало.
– И я значительно старше тебя. Знаешь, сколько мне лет?
– Двадцать восемь?
– Тридцать три, – сказала она просто.
Да, она была не из тех бабенок, которые млеют, если мужик им скажет, что они выглядят куда моложе своих лет. Терпеть этого не могу.
– По мнению Эмбер, тебе за тридцать, – произнес я.
Она подняла брови:
– Серьезно?
– Не хочу тебя задеть, – сказал я, чтобы не говорить больше про Эмбер, – но про твои анкетные данные, типа замужем, не замужем, число детей и год рождения, я и думать забыл.
– Что же тогда занимает твои мысли?
– Ты правда хочешь узнать?
– Да.
Зак в машине захныкал.
– Твой зад, главным образом.
– Мой зад? – Губы ее сами сложились в улыбку. – И часто ты о нем думаешь?
– Что такое «часто»?
– Раз в день.
– Да.
Машина затряслась. За стеклом в салоне замелькали детские ручки-ножки и плюшевые игрушки.
– Послушай, Харли, – торопливо произнесла она, – сейчас нет времени говорить обо всем этом.
Мне надо отвезти этих двух спиногрызов домой и уложить в постель, а тебе наверняка пора возвращаться на рабочее место.
– Ну да.
– Если хочешь, можешь заехать после работы. Брэда нет в городе, а я ложусь довольно поздно.
– Конечно.
Лицо у нее сделалось радостное и немного обалделое.
– Договорились. – Улыбка на прощание. – До скорой встречи.
«До встречи», – эхом загудело у меня в голове. Ноги точно прилипли к асфальту. Пока ее машина не выехала со стоянки, я не двинулся с места. Только бы она не разглядела в зеркало заднего вида моих выпученных глаз. По мне словно прошлись в первый раз металлодетектором.