Темные дороги
Шрифт:
С такими планами я начал вторник, но тут оказалось, что из «Беркли» мне не вырваться, а в свой собственный обед со мной встречаться никто не намерен. Люди не станут отказываться от сэндвичей с кока-колой ради разговора с недоумком, желающим выпустить на свободу убийцу, признавшую свою вину. Преступницу, которую приговорил суд. Это тебе реальная жизнь, а не телевизор. Помощник шерифа, с которым я разговаривал, был совершенно прав.
В течение дня мне неоднократно мерещилась мама, нас разделяла перегородка из плексигласа, за ней мерцали гигантские
Мерещилась мне и Мисти – ее лицо внезапно возникало из мрака, что наполняло меня ужасом. Я тряс головой, напевал песенки, перечислял названия планет и имена семи гномов, старался вспомнить, в чем состоит разница между абстрактным экспрессионизмом и сюрреализмом. Я не мог допустить Мисти до себя. Мне не нужно было то, что знала она.
Если бы не мама и Мисти, все было бы сносно. Хоть мысли о них и лежали камнем на душе, было на что отвлечься. Вот, например, обрезок папашиной антенны.
– Лучше всего залить ее цементом, – предложил Бад, укладывая клиенту в пакет связку бананов и энергично пережевывая резинку. – Хоть ты ее и срезал, все равно кто-то может пораниться.
– Мне будет спокойнее, если ее полностью ликвидировать.
– Как глубоко она сидит?
Я вежливо попрощался с покупательницей.
– Довольно-таки глубоко. Он копал яму, когда мне было лет шесть-семь. Так эта яма скрывала меня по плечи, одна голова торчала. У мамы есть фотка.
Черч оторвался от созерцания своих ног в кедах:
– Однажды мама сфотографировала мою голову. Кроме шуток. Фото у нас дома.
– Замаешься ее выкапывать, – развивал свою мысль Бад. – Взрывчатку тоже не применить, скважина рядом. Как насчет лебедки? Найди специалиста по раскорчевке.
Его клиент и моя покупательница вдруг принялись обсуждать участок, выставленный на продажу неподалеку от Кларксбурга. Мужчина отправился туда в субботу, а дама в воскресенье: надеялась на хорошую погоду. Но в воскресенье тоже лил дождь.
Руки у меня задергались. Хотя, в принципе, дело с ними обстояло неплохо. Ранки затянулись, зуд уменьшился. Типа ветрянки, которой Джоди переболела год назад.
– Всего хорошего, леди, – услышал я вазелиновый голос босса. Рик обращался к кассиршам.
За ним тащилась жена. Чего это он вывез ее в свет? Бад говорит, отпраздновать радостное событие: прыщи на заднице наконец превратились в чирьи.
Рик остановился рядом со мной. Его толстая рожа была вся в складках, над верхней губой выступил пот.
Он демонстративно втянул в себя воздух и вздернул голову. На загривке вздулась целая жировая подушка.
– Не выходи на работу, не приняв ванну, Олтмайер, – сказал Рик громко.
Три кассирши смотрели на меня с любопытством, смешанным со страхом, словно на брызжущую слюной злобную собаку на прочной цепи, которой до них не добраться.
Сейчас я на него наброшусь. Целый год они дожидались, и вот оно, настало. Понаедут телерепортеры и прославят их.
Я вежливо поблагодарил Рика за заботу о моей личной гигиене – она так органично вписывается в его стиль руководства.
Не успел он ничего сказать, как я удалился в глубь магазина, бормоча, что секцию супов «Кэмпбелл» надо пополнить куриным бульоном. Вернулся я, только убедившись, что Рик ушел. Черч и Бад трудились в поте лица. Моей кассирше пришлось паковать покупки самой, и она посмотрела на меня с такой злобой – фору даст Эмбер. Вот он я, на месте, успокойся только.
– Как делишки, Харли? – поинтересовался Черч.
– Все отлично.
– Босс сам не понял, что сморозил.
– Забудь об этом.
Он покачал головой, глаза за толстыми стеклами очков забегали.
– Я сообщил маме о его словах. Описал ей все происшествие.
– Когда?
– Я ей позвонил. – Черч мотнул головой в сторону телефона-автомата. – Она сказала, говорить такие вещи такому хорошему парню, как ты, – преступление. Такое же преступление, как припарковаться возле пожарного гидранта.
– А с чего твоя мама взяла, что я – хороший парень?
– Я ей сказал. Я ей много рассказывал про тебя, Харли. Кроме шуток. Про тебя и про Бада. Мама говорит, надо будет на днях пригласить вас на ужин, ведь вы так милы с ее мальчиком. Так она меня иногда называет. Мой мальчик. Наверное, потому, что я до сих пор плачу по ночам. Мама говорит, как-нибудь вечером, когда она отдохнет после работы и у нее будет время приготовить жаркое. Придешь?
– Обязательно, – заверил я.
– Здорово, – восхитился Черч. – Я ей передам. Ты любишь яблочный соус или пудинг?
– И то и другое.
Черч захихикал:
– Круто. И то и другое. Я никогда не получаю оба блюда вместе. Подожди, я маме скажу.
Он прихватил с собой двухлитровую бутылку «рутбира» и зашагал прочь.
– Ты куда?
– Я ей перезвоню. Скажу, ты хочешь пудинг и соус.
– Да я не в этом смыс… – Я не договорил. Пусть его. С удовольствием съем два блюда.
Покупки его клиенту закончил укладывать я. Очередь рассосалась, и я присел на скамеечку и положил дрожащие руки на колени. Несколько минут назад, когда я раскладывал товар по полкам, они не тряслись. Рик надумал разместить рядом крекеры с сыром и сыр в упаковках. Одно наведет покупателя на другое.
Я сжал кулаки. Не помогло. Сунул руки под себя. Безрезультатно. Дрожь отдавалась в позвоночнике.
Автоматические двери с шипением разъехались. В магазин вошла Эмбер. Я не поверил своим глазам. Как начал здесь работать, ни разу ее не видел. Хотя мама часто брала Эмбер с собой за покупками, когда та была ребенком.
Кассирши моментально ее вычислили и принялись есть глазами. На сестре были шорты, ковбойские сапоги и мужская рубашка с длинным рукавом (не моя), завязанная узлом на пупе. Она шагала неторопливо, покачивая бедрами. Значит, снаружи за ней наблюдал мужчина.