Темные дороги
Шрифт:
– Хочу позвонить, – гну свое я.
Билл, помощник шерифа, что съездил мне по роже, опять кидается на меня, и шеф велит ему успокоиться. Металлическая столешница передо мной усыпана окровавленными бумажными платками.
– Так и быть. – Шериф смотрит на часы. – Ты здесь уже два часа. Звони.
Он сползает со стола, выплевывает табачную жвачку в кофе (так дедушка выхаркивал свои черные легкие), берет пульт селектора с телефонной трубкой (вокруг трубки дюжина клавиш, некоторые светятся) и ставит
– А без свидетелей можно? – спрашиваю.
– Нет.
– А это не нарушает мои гражданские права или что-то в этом духе?
– Наверное. – Шериф снимает трубку и жмет на кнопку.
Отдав мне трубку, шериф возвращается на свой стол. Прочие зевают, потягиваются, наливаются кофе. Все, только не Билл. Он садится в паре футов от меня, и во взгляде его читается желание сломать мне еще что-нибудь помимо носа. Вероятно, они с Келли были знакомы. Может, остановил ее как-то за превышение скорости и они душевно поговорили насчет импрессионистов.
Набираю номер. Дядя Майк подходит на четвертом звонке. Мой голос его явно не радует. Говорю себе: «Это потому, что ты так поздно позвонил», но слезы все равно катятся у меня по щекам.
– Хочу поговорить с Джоди.
– Джоди? – переспрашивает тот. – Она уже в постели. Спит.
Среди помощников шерифа женщин нет, но шеф перетряхнул весь личный состав Лорел-Фоллз и раскопал-таки дамочку для допроса девчонок. Она их просветила, что либо их заберут в приют, пока не найдут приемную семью, либо возьмут родственники. Эмбер позвонила дяде Майку.
– Разбуди ее, пожалуйста.
– Не буду, – сурово произносит дядя. – Зачем ты сюда звонишь? С каких пор можно из тюрьмы звонить домой?
– У меня есть право на телефонный звонок.
– Речь именно об этом звонке?
– Да.
Долгое молчание.
– Господи, Харли. – Голос у дяди дрожит. Сейчас расплачется. – Тебе могут вынести смертный приговор.
ОТНОШЕНИЕ К ТЕБЕ БУДЕТ КАК КО ВЗРОСЛОМУ – испорченной вывеской бара мигают передо мной неоновые буквы.
– Знаю.
– И свой единственный телефонный звонок ты тратишь на шестилетнюю девочку?
– Да.
Опять молчание.
– Извини, – голос у дяди крепнет, – рука не поднимается ее будить.
– Тогда позови Эмбер.
– Все спят.
– Ладно, – медленно говорю я, глядя на неоновые буквы. Что должно случиться, чтобы они исчезли? – Я просто хотел убедиться, что она жива-здорова.
– Она держится. Насколько возможно. – Дядя на мгновение замолкает. – В маленьком городе новости расходятся моментально. Ночь-полночь, а некоторым не спится. То и дело подъезжает машина, люди орут, кидают на участок всякую дрянь. Завтра будет совсем худо. Утром первым делом заберем девочек к нам, а потом увезем отсюда.
– А как же Элвис?
– Твою паршивую собаку я не возьму.
– Как же так? Кто его покормит? Пес начнет рыскать по округе в поисках еды, и кто-нибудь его застрелит. Или машина собьет, – не на шутку пугаюсь я. – Он хороший пес. Он заслуживает лучшего.
– Плевать мне на то, что он заслуживает. Он – собака. И я его не возьму.
Я рыдаю в голос. Неважно, что шериф и его помощник Билл сочтут меня слюнтяем.
– Каждый месяц покупай Джоди печенье с предсказанием и бумажный зонтик, – успеваю еще попросить я. И вешаю трубку.
Шериф отодвигает от меня телефон и располагается на своем столе поближе ко мне, так что я отчетливо вижу красновато-коричневое пятно на его серых форменных штанах. На ляжке. Неужели кровь? Да нет, скорее, кетчуп.
Тянусь за испачканным платком (чистых в коробке не осталось) и, забыв про разбитый нос, сморкаюсь. Вскрикиваю от боли. У шерифа ко мне ни капли сочувствия. А чего я ждал? Глаза у него наполовину прикрыты, вылитая сонная черепаха.
– У тебя богатый опыт по части оружия, Харли? – спрашивает меня шериф.
Впервые за весь вечер он обращается ко мне по имени. До этого называл меня «сынок».
– Кое-какой есть, – говорю.
– Ты ведь ходил с отцом на охоту?
– Нечасто.
– Ну, с винтовкой-то ты умеешь обращаться. Знаешь, как целиться, как стрелять. Знаешь, какая силища в «магнум 44». Знаешь, какие увечья он может нанести вблизи.
Шериф поднимается и начинает мерить шагами кабинет. Я рад этому. Мне не нравится ни его вид, ни запах. Ремень, кобура и дешевые башмаки скрипят при ходьбе.
– У меня к тебе вопрос. Почему ты не стрелял в нее с расстояния? С таким-то прицелом? Даже уметь стрелять не надо. Навел на цель и нажал на спуск.
Я молчу. Он останавливается, смотрит на меня. Опять принимается шагать.
– Ты мог забраться на холм у железной дороги и застрелить ее, когда она играла во дворе с детьми. Или в доме через окно.
Шериф ест меня глазами.
– Ты ведь знаком с ее детьми? – спрашивает он, будто сам не знает. – Ее девочка – подружка твоей сестры, которой ты только что звонил. Теперь их дружбе конец, так?
Я понимаю, куда он клонит, но не понимаю зачем. У него есть жертва. У него есть убийца.
И чего воду мутить? В виновности мамы никто не сомневался.
Руки у меня снова начинают трястись. Прячу их под себя.
– Если бы ты обстряпал дело именно так, мог бы представить все как несчастный случай на охоте и вообще избежал бы тюрьмы. Таких случаев полно. Тебя бы никто не заподозрил, поскольку никто не знал, какие вас связывают отношения. Верно? Муж ни о чем не подозревал.
– Вы ему сказали? – спрашиваю я, борясь с тошнотой.