Темные дороги
Шрифт:
Другой его помощник входит в кабинет с двумя дымящимися пластиковыми стаканчиками.
– Нет. – Шериф берет свой кофе. – С момента обнаружения тела я не выходил из этого кабинета. Правда, я с ним говорил. Он был потрясен, что мы тебя задержали. Сказал, тебе нравилась его жена, а ты нравился ей. Ему тебя было жалко. По его словам, ты пару дней назад заезжал к ним весь расстроенный. В собственный день рождения навещал в тюрьме мать. И жена под проливным дождем побеседовала в тобой в кабине твоей машины, и тебе стало легче.
Он делает глоток.
– От общения
Я смотрю на окровавленный платок. От запаха кофе меня мутит.
– Вот и дообщался. Каюк.
– Заткнись! – ору я неожиданно для самого себя.
Вскакиваю я тоже неожиданно для самого себя. Тут уже обошлось без Билла. Нашелся и еще добрый человек. Усмирил.
Именно этот человек напророчил мне смертный приговор. Еще когда я делал признание. Я расписывал им, какая она была красивая, и этот помощник заметил, что убить красавицу, да еще и мать малолетних детей, – самое страшное преступление. Хуже только детоубийство. Меня за это точно поджарят. Хотя в Пенсильвании в ходу смертельные инъекции. Так что мне вкатят прививочку. Я спросил, приговорили бы меня к смерти, если бы жертва была старая и страшная, и он ответил, что, скорее всего, дали бы пожизненное. По-моему, именно он сказал по телефону, когда я позвонил насчет мамы, что я слишком много смотрю телевизор. Я узнал голос.
Он будто тисками сжимает мне плечо, и я дергаюсь всем телом. Совсем как Эмбер сегодня вечером, когда я дотронулся до нее. Оказалось, у нее на плече огромный синяк. У этих винтовок та еще отдача.
– Хочу в тюрьму, – вырывается у меня.
Помощник оглядывается на шефа, тот кивает в ответ. Тиски разжимаются.
– В тюрьму. Скорее, – плачу я.
– Ладно, будет тебе тюрьма, – обещает шериф. – Ответишь еще на один вопрос, подпишешь признание – и отправляйся в камеру. Пару часов посидишь у нас. Попозже, когда приступят к работе адвокаты и судьи, тебя перевезут в настоящую тюрьму. Да ты сядь.
Я не слушаюсь.
– За что ты ее убил? – спрашивает шериф.
Меня душит паника. Вспоминаю Элвиса. Пес подумает, что я его бросил, и всю оставшуюся жизнь будет корить в этом себя. Вспоминаю Джоди и Эсме.
Шериф прав: подружками им больше не бывать. Вспоминаю Эмбер. Она плакала и плакала и никак не могла остановиться. Все повторяла: «Не этого я хотела. Не этого».
– В смысле?
– Тебя послушать, так ты был в нее прямо-таки влюблен. Конечно, и влюбленные убивают. Это встречается почти так же часто, как и несчастные случаи на охоте. Но у убийц имеется основательный мотив.
Я провожу языком по губам.
– Я хотел жениться на ней.
И это не ложь.
– И?.. – подгоняет он меня.
– Она бы никогда не бросила мужа.
– И ты ее убил?
– Да.
– Ладно.
Шериф опять садится на стол. Отпивает глоток кофе и ставит чашку рядом с плевательницей.
– Давай убедимся, что я все верно понял, – говорит он и потирает лоб, будто мыслитель. – Ты собираешься встретиться с ней, чтобы потрахаться, и ни с того ни с сего заявляешься на свиданку с ружъем, один выстрел из которого способен буквально снести голову. Дожидаешься, пока явится женщина, в которую влюблен, читаешь страх в ее глазах и нажимаешь на спуск. Почему-то это тебе больше по душе, чем заняться любовью. Потом ты изящно складываешь ей руки на груди, садишься в машину, катишь в участок и делаешь чистосердечное. Звонишь домой и беспокоишься, как там малышка сестра и собака. Я все верно изложил?
Башка у меня трещит и чешется. Лицо горит. Живот крутит. Руки трясутся. Кровь шумит в ушах, и шум этот почти заглушает его последние слова.
– Я одного не понимаю, – продолжает шериф. – Ты описываешь двух совершенно разных людей. Один – психопат-убийца. Другой – добропорядочный ответственный человек, которому нелегко живется. Как эти две личности могут сочетаться в тебе одном?
КЛЕВО. Слово выплывает из плевательницы, словно джинн из бутылки, и отдельными буквами (розовыми и лиловыми) расползается по комнате.
– У меня раздвоение личности. – Я опять провожу языком по губам.
– И поэтому тебя наблюдает психиатр?
– Примерно.
Сегодня вечером Эмбер намазала губы блеском со вкусом арбуза. Совсем как в детстве. До сих пор чувствую этот вкус.
– Значит, доктор может это подтвердить? Как, бишь, ее зовут? С ней так и так придется переговорить.
Я поцеловал ее всего раз и сказал, что больше целовать не буду. Касаться я ее тоже не касался. Она не настаивала. На руках осталась грязь.
– Отправьте меня в тюрьму. Вы обещали.
– Отправим, Харли. Отправим.
Он сует мне трехстраничный протокол, исписанный сверху донизу. Графа ВРЕМЯ не заполнена. Шериф вписывает цифры.
– Подпитии. Вот здесь, внизу.
В его глазах читается совсем не то, что у всех прочих, присутствующих в комнате. В его глазах нет ненависти, ярости или отвращения. Но нет и жалости. Одно разочарование.
Тип мне не нравится. Но мне так нужно понимание. Хоть от кого-то.
Мне пришлось так поступить, хочу я ему сказать. Один залп в ее честь. Свидетельство экстаза. Сбывшаяся мечта.
Жалко, у нее мечта так и не сбылась. Впрочем, как у большинства людей. Во всяком случае, ее желание было неординарным. Теперь она изжила его, и все будет хорошо. Не надо, чтобы тюрьма сломала ей жизнь. С ней все будет отлично. Но не со мной. Хотя желаний у меня почти не осталось. Да я ничего и не помню. За исключением одного: СЕМЯИЗВЕРЖЕНИЯ не было.
Пытаешься забыть про всю эту хрень – и не получается. Время не лечит раны. Не помню, кто высказался на этот счет, но уж точно не Конфуций.
Подписываю. Признание есть признание.
Шериф забирает у меня ручку и выдает нечто странное.
– Прости, сынок, – говорит. – Знаю, ты любил ее.
Я уж не стал ему говорить, что по-прежнему ее люблю. Да, она убила человека. Ну и что?
Эпилог
Здесь не так плохо. Прекрасный вид из окна. Прямо как на банковском календаре. Мили и мили пологих зеленых холмов. Этакое ложе, великану есть куда прилечь после долгой прогулки.