Темные силы
Шрифт:
Он не кончил завтрака, бросил салфетку и ушел.
А Саша Николаич, не подозревая, что он оказался новой причиной для досады и без того злобствовавшего на судьбу графа, еще долго сидел с Лекой и, проведя премило время, уехал вместе с ним из ресторана.
Лека довез его домой на своей лошади.
Дома Саше Николаичу нужно было только распорядиться, чтобы перевезли его уже уложенные вещи сегодня же в гостиницу, где он решил переночевать последнюю ночь, с тем чтобы отправиться прямо оттуда с Тиссонье в дальнее путешествие.
За вещами должен был приехать комиссионер из гостиницы, в ожидании которого Саша Николаич сидел с записной книжкой и рассчитывал, хватит ли у него денег на дорогу. Денег, которые у него были, оказалось вполне достаточно.
Дверь в его комнату скрипнула, отворилась и в ней показалась фигура Ореста.
— Извините, гидальго! — произнес он. — Я вам не помешал?.. А, впрочем, если я и помешал, то не взыщите, потому что у меня к вам дело!
Саша Николаич невольно протянул руку к жилетному карману, думая, что дело опять пойдет о деньгах.
— То есть, вернее, у меня к вам не дело, — продолжал Орест, — а, можно сказать, довольно гнусное предложение.
— Что такое?
— Возьмите меня с собой в чужие края! — брякнул Орест. — Вы погодите, и в обморок не падайте, и не уподобляйте глаз своих подобно мельничным жерновам!.. Предложение мое гнусно, правда, и вы, по всем вероятиям, моим обществом будете гнушаться, но, гидальго, согласитесь, что без вас я тут совершенно пропаду!.. Это резон первый! Второй резон — тот, что во мне два угодья: я пьян, это справедливо, но, вместе с тем, у меня… Вы внимательно следите за нитью моего изложения?.. Я вам могу пригодиться. В моей преданности вы можете не сомневаться до тех пор, пока будете радовать меня некоторыми крохами, а затем, если я вам надоем, можете мне вежливо под спину коленкой, как говорила Мария Антуанетта, сиречь, прогнать меня всегда в вашей власти!
Саша Николаич слушал это с улыбкой.
— Но как я вас возьму? — сказал он, думая, что этим сразу же покончит разговор: — А заграничный паспорт? Как же вы его достанете до завтра?
— Он у меня есть!.. — хлопнул себя по груди Орест и, действительно, достал паспорт из кармана. — Я частного пристава обыграл в трактире на бильярде на значительную сумму и он, известными ему путями, выправил сей документ вместо уплаты долга… Вполне порядочный оказался человек, ибо, по своему общественному положению, мог просто не заплатить. Теперь поймите мои терзания: иметь заграничный паспорт, иметь такого, как вы, гидальго, который может взять меня с собой… и не ехать! Но я поеду, ибо вы сию минуту согласились взять меня с собой и не отступите от своего слова!
— Позвольте, когда это я соглашался?
— Гидальго, будьте рыцарем, которому увиливать не подобает! Вы только что заявили мне, что «как же я поеду, если у меня нет заграничного паспорта?»
— Ну да, я это сказал!
— Так, значит, вы видели препятствие только в паспорте, а остальное подозревали не только возможным, но и как бы решенным?.. Но мой паспорт — вот он, значит, все обстоит благополучно. А помещусь я на козлах и за это помещение обязуюсь всю дорогу славить Бога! Итак, благодарю вас, гидальго!
Саша Николаич не мог разобрать хорошенько, серьезно ли говорил это Орест или нет, но на другой день, когда он с Тиссонье садился в великолепный дормез, вдруг как из-под земли вырос Орест в картузе и плаще и заявил:
— А вот и я!
— А-а! Господин Орест пришел нас проводить! — улыбнувшись, произнес француз. — Как это мило с вашей стороны!
— Я не провожать вас пришел, я еду с вами! — возразил Орест и влез на козлы.
Саша Николаич махнул рукой и взял его с собой.
Глава XLII
В Крыму, на южном берегу, давно поспел виноград, но стояли еще жаркие, солнечные дни — не то что в Петербурге, на севере, где вмазали уже двойные окна и нельзя было показаться на улицу, не закутавшись и не укрывшись от холодного ветра, гнавшего изморось.
Море, нежно-голубое, ласково стлалось, гладкое, как зеркало, отражая высокую небесную высь с плававшими по ней и таявшими редкими кучевыми облачками… Горы, затейливые, словно нарочно вычурно сделанные для игрушечного пейзажа, спускались в воду, то бледно-желтые, то розово-коричневые, то совсем лиловые вдали. Пересохшая, за лето ставшая серой растительность все-таки была красива и радовала глаз, в особенности там, где вырисовывались кипарисы, словно бы стоящие на страже часовые.
К стоявшему на высоком берегу среди хорошо распланированных сада с бассейном, фонтаном и искусственным водопадом домику подъехала почтовая бричка, запряженная парой лошадей, и из нее вышел одетый налегке, по-летнему, в соломенной шляпе, Агапит Абрамович Крыжицкий.
В домике заметили прибывшего и на крыльце тотчас же показался широкоплечий бритый татарин, внимательно и не совсем дружелюбно осматривавший его.
— Ты меня не узнаёшь, Ахмет? — спросил тот, стараясь улыбаться как можно приветливее.
— Вот теперь узнал! — не торопясь заявил Ахмет. — Наших дома нет.
— Где же они?
— В горы поехали…
— И скоро вернутся?
— Скоро. Пройдите в комнату для гостей!
Крыжицкому, по-видимому, было хорошо известно все расположение тут, потому что он без указаний прошел вперед татарина в предназначенную для приема гостей комнату.
Ахмет следовал за ним с довольно увесистым чемоданом, но нес его без видимых усилий. По его комплекции казалось, он мог бы не только чемодан, весь дом своротить.
— Мыться будете? — спросил он гостя.
— Да, голубчик, пожалуйста! — ответил тот.
Агапит Абрамович помылся, переоделся, заменив свой запыленный дорожный костюм свежим, и вышел в сад. Со стороны крыльца видна была вившаяся по горе между виноградниками дорога. Он закурил сигару и сел на скамейку.
Вышел Ахмет и опустился на ступеньку крыльца, примостившись на ней как-то на корточках, что он, вероятно, нашел для себя удобным.
Истома стояла в жарком, пропитанном солнечными лучами, влажном, пахнущем морем воздухе.