Темные силы
Шрифт:
И это было неприятно Саше Николаичу, как, впрочем, и все остальное, что она делала и говорила.
Когда он рассказал ей о портфеле, выражение ее лица изменилось и она приняла этот портфель без пренебрежения.
О прежнем не было сказано ни слова между ними, и Саша Николаич ушел, вполне собой довольный.
В зале, через который ему довелось проходить к передней, его встретил Сулима.
— Я очень рад, — заговорил Андрей Львович, — что вы пожаловали к нам! Вы только вчера приехали?
— Откуда вы это знаете? — удивился Саша Николаич.
— Я многое знаю! И, между прочим, я вам хотел сказать… Впрочем, пройдемте ко мне в кабинет!
— Но ведь дела между нами кончены, надеюсь? — сказал Саша Николаич.
— Может быть, не совсем… Милости просим!.. Пройдемте!..
Сулима провел Сашу Николаича в кабинет и плотно притворил за собой дверь.
— Сядемте!.. поговорим! — произнес он. — Разговор будет недолгий! Знаете ли вы происхождение тех денег, прямо скажу, того богатства, которое вы нашли на доставшейся вам мызе по наследству?
«Я знаю! — хотел ответить Саша Николаич. — Что ты, мой друг, принадлежишь к шайке, которая обделывает темные делишки». Но он воздержался от этого и только проговорил:
— Откуда же вам известно, что я на мызе нашел «богатство», как вы говорите?
— Откуда? — переспросил Сулима. — Потому что я знаю происхождение этого богатства и также знаю, как оно туда попало.
Андрей Львович приостановился, ожидая, что Саша Николаич что-нибудь скажет. Но тот молчал.
— Есть такой старичок-архитектор, — продолжал Сулима, — родом он голландец, но завезен в Россию лет пятнадцать тому назад, чуть ли не по приказу самого Потемкина, а может быть Орлова, я не знаю этого наверное. И вот этот архитектор передал мне свои записки или воспоминания, которыми он занялся недавно, желая их опубликовать. Познакомьтесь с ними: из них вы узнаете о происхождении богатства кардинала Аджиери. — Он взял со стола переплетенную сафьяном тетрадь и передал Саше Николаичу. — Вот, не угодно ли?
— Вы мне позволите взять ее с собой? — спросил Саша Николаич.
— Пользуйтесь! Только будьте добры вернуть ее потом…
Вернувшись в гостиницу с тетрадкой, Саша Николаич хотел сейчас же приняться за чтение, но его ожидал Орест.
— Куда это вы пропадали сегодня на ночь? — спросил Саша Николаич.
Орест повернул лицо в сторону и оттопырил усы, после чего воскликнул:
— Ну разве можно спрашивать молодого человека о таких интимных вещах?.. Мало ли как проводим время мы, золотая молодежь!
— Это вы — золотая молодежь?!
— Ну да, я… и бывший граф Савищев…
— Граф Савищев? — переспросил Саша Николаич.
— Он самый, гидальго!.. Представьте себе, он, с вашей точки зрения, опустился до трактира, а с моей — стал порядочным человеком, пьет водку и закусывает соленым огурцом.
— Да не может быть!
— Слово Ореста Беспалова!
— Вы его встретили в трактире?
— В самом абсолютном.
— Неужели он упал до этого?
— Вот видите, я был прав, что в ваших глазах он упал. Ах, гидальго! Когда вы уж бросите свои буржуазные взгляды?!.
— Но что сделалось с больной старушкой, его матерью? Вы не спросили о ней?
— Я не мог этого сделать по законам этикета! Бедной старушке, его матери, я не был представлен. Конечно, она, верно, в отчаянии от этого, как и я со своей стороны…
— Ну, будет уж вам кривляться!.. Адрес-то вы, по крайней мере, узнали?.. Где их найти?
— Совершенно упустил это из вида, — ответил Орест. — Впрочем, это меня нисколько не интересовало.
— Какая досада! — вырвалось у Саши Николаича. — Если они в таком положении, я навестил бы ее!
— В таком случае, нет ничего легче добыть вам нужное сведение о их местожительстве. Несколько моравидисов с вашей стороны — и дело будет в шляпе, как выражался покойный Вольтер.
— Опять моравидисы?
— Это нерв жизни, гидальго, и без них ничего не поделаешь! С ними я опять пойду в трактир, встречу там снова сеньора Савищева и узнаю все, что вам нужно!.. Это просто и мило, как вздох любимой женщины.
— Да, это просто!
— Тогда, значит, по рукам. Завтра вы будете иметь адрес Савищевой и сможете навестить ее, как вам указывает ваша добродетель, предписывающая навещать несчастных. Кстати, гидальго, если меня случайно заберут в участок, навестите меня тоже, ибо также добродетель предписывает посещать и узника в темнице. Покорно вас благодарю! — заключил Орест, принимая деньги от Саши Николаича. — Еще одно, кстати! Я должен буду взять у вас, гидальго, часы с репетицией, которые вы купили себе в Берлине!
— Это еще что такое? — удивился Саша Николаич.
— Ничего не поделаешь, я их обещал подарить.
— Что за вздор!.. Кому вы обещали мои часы?
— Слепому Виталию! Я ему сказал, что привез их из-за границы. Чем я виноват, что вспомнил о такой сентиментальности, когда только увидел его… Но вы представьте, в какой восторг они повергнут слепого! А на что они вам, в сущности?
— А и на самом деле, это доставит ему удовольствие…
— Ну вот, гидальго, я знал, что не ошибусь в вас! Значит, часы я отнесу?
— Нет уж, извините, я лучше сам отнесу их!
— Зачем вам беспокоиться, гидальго?
— Да вы ведь их пропьете! И Виталий останется без часов.
— Знаете, гидальго, вы правы!.. Я соглашаюсь с вами, но только с одним условием, чтобы часы ему были отданы от моего имени!.. Иначе это будет свинство! Потому что если бы не я, ведь не видать бы, или, вернее, не слыхать бы этих часов Виталию. Ариведерчи, гидальго!
— Хорошо, хорошо, ступайте!
Глава LXII
Выпроводив Ореста, Саша Николаич принялся за переплетенную в сафьян тетрадку, в которой были начертаны записки старого архитектора.
Архитектор довольно сносно владел русским языком, и его слог даже не был лишен вычурности, что считалось по тем временам литературностью, несмотря на существование уже комедий Фонвизина.
Записки начинались изложением родословной их автора. Были указаны дата и место его рождения, словом, было все, как это принято иметь в биографиях великих людей.
Далее архитектор описывал свое детство, годы ученья, подробно излагал сведения о своей первой любви и объяснял, почему он навсегда остался холостым: любимая девушка изменила ему, и он потерял веру в женщин.