Темные воды Тибра
Шрифт:
– Я слушаю тебя.
– Сейчас же после высадки ты возьмешь четыре манипулы и конфискуешь всех лошадей в городе. Пусть тебе повезет и ты найдешь еще три сотни пригодных для битвы коней.
– А если кто-нибудь воспротивится, в городе две тысячи римских граждан, – опять выступил с благоразумной речью Ланувий.
Сулла только посмотрел в его сторону, и этого было достаточно, чтобы тот замолчал.
– Меммий! Ты немедленно возьмешь под охрану ворота; как только пройдет слух о конфискациях, кто-то захочет сбежать из города и укрыть свое имущество в пригородных виллах. Запереть ворота.
Меммий кивнул, эта мера и ему, и всем прочим представлялась вполне разумной.
– А ты, Ланувий, отправишься в магистрат и объявишь отцам города, какие их ждут сегодня переживания, ты употребишь все свое умение убеждать. Скажешь им, что благоразумнее со всеми нашими требованиями смириться.
– Я постараюсь.
Внутри триера послышался стук по дереву. Это гребцы торопливо втягивали весла, еще мгновение – и судно было пришвартовано. По палубам, оглушительно свистя, бегали деканы палубных команд.
Сулла отдал последнее приказание:
– Сегодня, как только спадет жара, мы должны выступить. Публий Вариний найдет к этому времени надежных проводников, желательно из нумидийских перебежчиков.
Пропретор вздохнул и кивнул в знак согласия.
Человек, которому удается кого-либо удачно заманить в ловушку, становится на удивление самоуверенным, до крайней беззаботности.
Измотанная в неожиданном бою, истратившая остатки сил в медленном, тяжелом отступлении под вихрем непрерывных кавалерийских атак римская армия с трудом закрепилась на двугорбой вершине невысокого каменистого холма.
Никаких признаков воды. Никаких видов на спасение – это понимал каждый, кто бросал взгляд на неоглядное море полосатых нумидийских и серых мавританских шатров, окружавших двойной римский лагерь.
Речь могла идти только о смерти в открытом бою с нанесением максимального ущерба варварским ратям во имя облегчения будущих побед римского оружия или плене.
Ничего более позорного римский ум вообразить не мог.
Ведь перед ними был не Ганнибал, не царь Персей, не, наконец, Антиох. Просто огромная банда дикарей, предводительствуемая хитрой, бесчестной лисицей по имени Югурта.
Причем выбор между тем или иным выходом – между смертью и бесчестьем – делать нужно было быстро, воды оставалось не более чем на сутки.
Африканцы торжествовали. По-разному.
Бокх находился в состоянии полного и необыкновенного упоения от мыслей о предстоящей расправе с горделивым народом, о триумфе над ним. Долгие годы они отказывались замечать царя Бокха и его народ, теперь вынуждены будут заметить и оценить.
Величие и блеск предстоящей победы мавританский царь приписывал исключительно своей решительности и прозорливости. Его всегда раздражала воинская слава Югурты, то восхищение, с каким относились к этому незаконнорожденному, этому выскочке даже его собственные сыновья. Оказывается, ничего особенного и не требовалось для победы над этими якобы непобедимыми северянами. Нужно только призвать на поле боя настоящего воина. Такого, как он, царь Бокх.
Югурта радовался тихо, осторожно, не до конца все-таки веря в возможность столь полной победы над своим великим противником. Он прекрасно понимал, что Марий не мальчик и только невероятное, божественное стечение обстоятельств могло дать в руки противников римлян ключи к столь ослепительной победе. Югурта не ложился спать, непрерывно проверяя посты, все время придумывал за римского консула способы, при помощи которых можно спастись из двойной ловушки. Каждый раз он облегченно вздыхал, когда удавалось найти ответный ход на, может, и не существующий замысел квиритского полководца. Смакование деталей подобных вымышленных партий и составляло основную часть внутренней жизни нумидийца.
Лучше чем кто-либо другой, он понимал, что второго такого случая – пленения консула вместе с армией – судьба не предоставит.
Такая победа могла бы дать передышку в войне минимум на год. Раньше римлянам не собрать новую сильную армию. За это время от них отпадут все африканские города, за это время можно будет снестись с вечно недовольными своим положением понтийцами и даже с северными варварами и поднять их на совместную войну с гигантским средиземноморским пауком. Само собой разумеется, все силы Нумидии теперь беспрекословно встанут под его руку, с помощью нескольких несложных ходов можно будет сделать так, что и Мавританское царство захочет в качестве своего водителя видеть его, прославленного Югурту, а не кого-то из ничтожных отпрысков самодовольного Бокха.
О том, что его тесть не доживет до окончания победоносной кампании, Югурта даже и не размышлял. Это разумелось само собой, это вытекало из природы вещей.
Итак, сколь бы различно ни переживали свой общий успех два степных властителя, оба они впали в опасное состояние самоуверенности. Бокх – полностью, Югурта – в значительной степени.
Марий собрал своих офицеров, разговор их состоялся на фоне непрерывного бухания барабанов в лагере африканских варваров и протяжных, неприятных для слуха европейца песен.
– Может быть, нам ударить ночью, сомкнутым строем; пока они проснутся, пока продерут пьяные глаза…
Марий отрицательно покачал головой.
– Я весь день сегодня наблюдал за ними. Мы можем ударить только в северном и северо-восточном направлениях, а там они, уверен, по приказанию Югурты, рыли какие-то рвы. Пусть они и не так глубоки, но ночью станут непроходимыми.
– Да они и рыли их только затем, чтобы спокойно спать ночью. Они уже перепились, что будет к четвертой страже? – настаивал Скавр.
Марий снова не согласился:
– Думаю, Югурта и это предусмотрел. Да, те, что сейчас пьянствуют, скоро заснут мертвецким сном, зато те, кому предстоит стоять в карауле ночью, сейчас спят. А людей у них очень много.
Руф мрачно усмехнулся.
– Так что выхода у нас нет никакого, раз этот поразительный Югурта все предусмотрел?
– Пока я достойного выхода не вижу, кроме того, что позволит нам, умирая, нанести противнику максимальный урон.
– Сколько бы мы ни истребили этих животных, бездонная Африка восполнит эти потери.