Темные замыслы
Шрифт:
— Ну, что ж, я отблагодарю его за все… хотя не знаю, понравится ли ему моя благодарность, — задумчиво произнес Бартон после того, как носильщики покинули хижину.
— Это пустая угроза или у вас есть план мести? — спросил Монат.
— Мстить — не в моих правилах, но без чаш мы отсюда не уйдем.
Прошло два дня. Плот все еще лежал на берегу. Завалы из бревен разобрали, и его удалось сдвинуть на несколько метров к воде. Это была изнурительная работа. Все обитатели плота, за исключением вождя, трудились на носу, отталкиваясь шестами и веслами от берега. Целыми днями, от
Каждый рывок передвигал тяжеленный плот лишь на десятую часть дюйма. Корма скользила по камням, и набегавшие волны иногда выталкивали огромную махину обратно на берег, сводя на нет труд долгих часов.
К вечеру третьего дня плот удалось сдвинуть на пару ярдов. С такой скоростью, прикинул Бартон, им удастся освободиться лишь дней через семь.
Тем временем ганопо тоже не сидели без дела. Они не смогли выпросить у предводителя вавилонян ни одной лодки взамен разбитых, и послали на правый берег четырех хороших пловцов. Те объяснили ситуацию соседям и вернулись с целой флотилией из двадцати лодок, набитых воинами. Высадившись на берег, их вождь осмотрел место катастрофы и уселся совещаться с ганопо. Бартон и Монат приняли участие во встрече.
Разговоров было много: жалобы ганопо, множество советов соседей и речь Бартона. Он рассказал о большом складе продуктов и товаров на плоту (не упомянув, конечно, о свободных цилиндрах). Возможно, стоит предложить вавилонянам помощь — если они поделятся частью своих запасов? Вождь соседей решил, что это неплохая мысль и отправился на переговоры с Мафусаилом. Тот был с ним весьма вежлив, но от помощи отказался. Парламентер вернулся на остров в большом разочаровании.
— У этих крючконосых никакого соображения, — заявил он. — Неужели они не понимают, что мы можем все у них отобрать, ничего не дав взамен? Они разбили судно чужестранцев, которое строилось целый год. Они виноваты в смерти члена их команды. Из-за них чужестранцы потеряли свои цилиндры! А если у человека нет кормушки, он умрет! Что они предлагают в уплату? Да ничего! Они издеваются и над ганопо, и над чужестранцами. Они — злые люди и должны быть наказаны.
— Хитрец! Ни слова о ценностях, которые его воины могут там раздобыть, — пробормотал Бартон по-английски Монату.
— Что ты сказал? — насторожился вождь.
— Я говорю моему другу, человеку со звезды, что ты обладаешь большой мудростью и понимаешь, где правда и где ложь. Поэтому все, что ты совершишь с крючконосыми, — правильно и справедливо, и на тебя снизойдет благоволение великого духа.
— Как много можно сказать на твоем языке несколькими словами!
— Язык моего народа — язык правды.
«Да простит мне Бог это преувеличение», — добавил про себя Бартон.
Вождь не раскрыл своих планов, но было очевидно, что задуманный набег может состояться буквально в эту же ночь.
Бартон собрал свою команду в хижине.
— Не унывайте — я надеюсь, мы раздобудем чаши и не превратимся в нищих. Но надо не зевать и провернуть операцию сегодня же ночью. Логу, Пит, Алиса, вы можете двигаться? Нам будут нужны все силы.
Трое раненых ответили, что идти смогут, но бежать — вряд ли.
— Прекрасно. Значит, возражений нет, и мы принимаемся за дело. На этот раз мы возьмем свое!
20
Вечером они с отвращением поужинали рыбой и хлебом, со страхом представляя, что впереди их ждут многие месяцы — или годы — полуголодного существования. Правда, добряки-ганопо снабдили их сигаретами и вином из лишайника.
Перед тем, как забраться в хижину, Бартон прошел по берегу. Вавилоняне уже спали в своих жилищах, десятка два еще болтались на плоту. Трехдневная тяжкая работа совершенно измотала их, и вскоре все разошлись, спеша погрузиться в сон. Лишь несколько часовых расхаживали по палубе, зажигая сосновые факелы, смоченные рыбьим жиром.
Большая часть стражников собралась на носу — видимо, Мафусаил опасался, что люди Бартона заберутся на борт и похитят его добро. Маленькие темнокожие люди зорко следили за его прогулкой. На свое приветствие он не получил ответа.
Разведав обстановку, Бартон повернул к хижине. По пути он увидел вождя ганопо, сидевшего у костра с трубкой в зубах. Он присел рядом с индейцем.
— Думаю, что нынче ночью люди на плоту будут немало удивлены.
Вождь пыхнул трубочкой.
— Что ты имеешь в виду?
— Возможно, вождь народа с северного берега совершит набег на плот. Ты что-нибудь слышал об этом?
— Ни слова. Великий вождь шааванвааков не доверился мне. Но я не удивлюсь, если он и его воины не простят обид и оскорблений, нанесенных крючконосыми народу ганопо, находящемуся под их защитой.
— А как ты думаешь, когда они начнут атаку?
— В прежние дни, когда шааванвааки воевали с народом на южном берегу Реки, они переплывали ее перед рассветом — в час густого тумана их приближение было трудно заметить. Вскоре после высадки поднималось солнце и воины видели, куда нанести удар.
— Так я и думал, — кивнул Бартон. — Но вот что меня удивляет. Перебраться через Реку на другой берег нетрудно, а вот найти в тумане небольшой островок — задача не из легких. Хотя утес на нем очень высокий, ночью его можно не разглядеть.
Вождь вытряхнул уголек из трубки.
— Меня это не касается.
— На стрелке есть бухточка, обращенная к северному берегу, которая может прикрыть нападающих от людей с плота. Им не будет виден и костер, но его легко разглядеть даже в тумане с северного берега. Не для этого ли костра ганопо целый день носили в бухту бамбук и хворост?
Вождь усмехнулся.
— Ты любопытен, как дикая кошка, и зорок, как ястреб, но я обещал вождю шааванвааков не проронить ни слова.
Бартон прикусил язык.
— Понимаю. Не знаю, вождь, увидимся ли мы еще, но я благодарю тебя за гостеприимство.
— Увидимся, — не здесь, так в другом мире.
Бартон долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок, пока сон не сморил его. Он очнулся лишь когда Монат начал расталкивать его. Протирая глаза, Бартон поднялся. На планете Моната смена суток тоже занимала двадцать четыре часа, и Бартон полностью доверял его биологическому хронометру.