Темные звери
Шрифт:
Вероника снова психовала по пустякам, но это было следствием усталости — начало учебного года после замечательного лета требует адаптации. Александр Алексеевич был погружен в работу, а «крепостные» — в текущие дела. И Наташка однажды сказала:
— Скорей бы уже Новый год! Да не орите вы, что на дворе сентябрь, знаю я! Просто… скорей бы Новый год. Жду не дождусь, когда Артём привезет нам Эльзу на смотрины — даже и не представляю, какие она зенки вылупит, увидев столько снега. Ведь в Майами нету снега, да, Насть?
Но Артём не изменил привычкам — как обычно, он и не собирался оправдывать чужих
И поскольку сам Александр Алексеевич на новости отреагировал довольно мягко, Артёма по очереди пожурили все, начиная с Тамарочки и заканчивая Вероникой, которая поругала брата за компанию с остальными. А потом в той же очередности все выразили и радость, что теперь ему придется пожить дома — отец обязан быть настолько зол, что вряд ли позволит сынку продолжать кутить. Артём же был расстроен, и Настя чувствовала, что причина не в том, что теперь его надолго посадят под домашний арест. Он мог и не спешить, по крайней мере до Нового года. Ведь он знал, что так выйдет, поэтому возвращался именно домой и именно тогда, когда ему это было нужно. И тому могла быть только одна причина — расставание с Эльзой он переживал гораздо тяжелее, чем показывал. Но ему понадобится время, чтобы обо всем рассказать.
Мария Максимовна, узнав о том, что Артём в ближайшее время ни на какие Гаити не собирается, долго раздувалась в попытках никак не комментировать эту ситуацию, но потом-таки не выдержала — сказала, когда они остались с Настей наедине:
— Ну что, красавица моя, теперь жалеешь, что целовалась с ним назло мне? Как вы там друг другу в глаза-то теперь смотрите?
Уже столько времени прошло, а она не забыла тот розыгрыш, что они с Артёмом устроили в баре. Но на маму то событие такое неизгладимое впечатление произвело, что она и через сто лет о нем вспомнит. А уж теперь, откопав старую тему, остановиться не могла:
— Это у него раньше невеста американская была. И теперь, когда ее нет, не захочет ли вернуться наш мерзавчик к делам давно минувших дней? А то ж назло матери не только целоваться можно!
— Мам! Ты не забыла, что я замужем? — Настя не верила, что родительница такого низкого о ней мнения. Ладно, об Артёме она вольна думать сколь угодно плохо — он для нее персонаж неизвестный, но Настю-то знает как облупленную. Эту обидную тему нужно было закрыть раз и навсегда: — Да и вообще, не целовались мы тогда, просто притворились.
— Вот только сочинять не надо, — скривалась Мария Максимовна. — Я сестер твоих заставила поклясться памятью отца, что не врут!
Так ведь сестры и не думали, что врут, но возмутила Настю очередная двусмысленная формулировка:
— Какой еще памятью отца?! Он через два квартала от нас живет! Вчера только звонил!
— Ой, опять ты за свое. Настроение только портишь, — несмотря на сказанное, мама снова вернула обычный приподнятый дух. — Сене же повышение предлагали? И что он?
Глава 8
Настя любила придумывать разные теории. Есть среди них и такая. На вопрос, можно ли любить одновременно двух людей, романтическая литература дает единственный и не подлежащий сомнению ответ — нет. Есть и писатели, которые портят такую статистику, наподобие антиромантичного Джека Лондона*. Но ведь и у него звучит явный вывод, что подобная ситуация добром закончиться не может. Настя же никак не понимала, почему вдруг возникло такое убеждение. Например, она любит маму, отца, сестер, Сеню, Веронику… Даже Артёма любит. Конечно, всех по-разному, и романтики в большинстве случаев не предполагается вовсе. Но разве эта любовь не настоящая? В общем, романтическая любовь или попросту «влюбленность» к двум людям одновременно вряд ли возможна — это же концентрация древнего инстинкта на одном человеке. Но любить — в более широком смысле — можно и десяток человек, и каждого по-своему. В этом Настя видела основное отличие любви от влюбленности.
Настя махнула Юрию Владимировичу, чтобы ехал за Вероникой в школу без нее — это уже было частым делом. А сама свернула вправо, заранее заприметив там Артёма. Двух недель вполне достаточно для рефлексии, и друга пора колоть. Тот сидел за домом на огромной деревянной скамье. Настя подошла ближе, но Артём никак не отреагировал, хотя, конечно, заметил. Села рядом, продолжая молчать.
Куртка на Артёме была уже теплой, по погоде, но капюшон не накинут. Даже уши покраснели от холода. Сама Настя поежилась, но комментировать не стала — не маленький, не простудится. Завтрашний ноябрь просто обязан быть теплым, раз такой отвратительный выдался октябрь. Ноябрь должен компенсировать мерзкий характер своего предшественника, а иначе Настя перестанет верить в справедливость.
Артём заговорил сам, поскольку от нее так ни слова и не дождался:
— Ну, давай же, чего молчишь? Тебя же так и подмывает спросить, почему я вернулся.
— Почему ты вернулся, Артём?
Он то ли коротко выдохнул, то ли усмехнулся.
— Решил, что хочу провести тут зиму. Ведь зима уже скоро?
Настя улыбнулась, но он этого заметить не мог.
— Понятно, твой выбор пал на зиму. А почему ты не захотел провести тут лето?
— Летом здесь невыносимо. Летом почти везде невыносимо, но здесь особенно.
— А зимой?
Он молчал долго, но Настя не торопила — она видела, что он уже готов говорить, просто собирается с мыслями.
— Зимой тоже невыносимо, но зимой есть одна замечательная вещь, которую можно увидеть только тут. Это макушки сосен, — он посмотрел вверх, хотя вокруг не было ни одной сосны. — Неважно, в лесу или в парке. Или еще лучше — голые ветки березы или тополя — знаешь, такие закрученные. Они обязательно должны быть на фоне серого неба, а такого серого, как тут зимой, я нигде не видел. И если смотреть долго-долго на небо через эту ветку или макушки сосен, то внутри что-то сначала затихает, а потом рвется.