Темный ангел
Шрифт:
– Ты хочешь сказать, что у тебя есть тайны?
– Может быть. Одна или две. Монтегю…
– Просто потрясающий любовник, – хихикнул Стини. – Мечта любой женщины: опытный, властный… могу себе представить. Конни, радость моя, я тебе положительно завидую.
– Я люблю его, Стини. – Констанца поставила бокал с шампанским и отвернулась.
Стини с немым удивлением смотрел на нее.
– Что ты сказала?
– Я сказала, что готова полюбить его. Я… очень близка к тому, чтобы полюбить его. Я никогда этого не предполагала. Увлечься им – да. Даже восхищаться или уважать – всего этого я ждала. Но не любви. Я не рассчитывала, что полюблю. Я думала…
Стини уже стал жалеть, что позволил себе столько шампанского. Он с трудом соображал и медлил с ответом, а ему так необходимо сконцентрироваться. На мгновение он забыл, что пребывает в образе Конрада Виккерса.
– Конни, я не понимаю. У тебя такой огорченный голос. Он же твой муж. Почему бы тебе не любить его?
– Потому что я не хочу никого любить. – Она гневно повернулась к Стини. – Неужели так трудно понять? Я не верю в любовь. Я не могу положиться на нее. Она расслабляет человека и лишает его самостоятельности. Я не хочу стать глупой маленькой марионеткой и никогда не буду. Любовь, любовь, любовь – многие женщины ни о чем ином и не думают. Ведут себя словно больные. А я вот не хочу маяться такой болезнью. Я скорее согласна на малярию, тиф, туберкулез, на что угодно…
– Конни…
– И это правда! Пусть лучше сгниют мои легкие, чем мой мозг, ведь именно это и происходит с человеком, когда он влюбляется. У него испаряются мозги. Он теряет способность мыслить. Я-то уж навидалась…
– Конни, прекрати, – Стини почувствовал, что ее речи вот-вот выведут его из состояния приятной расслабленности. Он встал. – Ты безо всякой причины заводишь себя, а сама не веришь и в половину того, что говоришь…
– О, еще как верю, – спокойно ответила Констанца. – Я старательно все продумала. Видишь ли, мой муж не любит меня. Он никогда даже не был влюблен в меня и ясно дал мне это понять. Он выдал это несколько раз прямо в лицо.
– Конни, перестань нести глупости. – Стини, оцепенев, с ужасом смотрел на нее. – Ты только послушай. Если даже Штерн так и сказал, он этого не думает. Он… он играет в игры, вот и все. Это общепринято. Конрад так ведет себя со мной. Штерн просто не хочет дать тебе знать, что ты одержала над ним уверенную победу – ты же женщина. А женщины быстро устают от мужчин, которые им слишком легко достаются – ты особенно. И если Штерн падет к твоим ногам и будет изъясняться в любви, ты возненавидишь его, и ты сама это знаешь.
– Может быть. – Констанца отвернулась. – Наверное, я бы меньше уважала его, не так бы прислушивалась к его суждениям. И все же мне нравится, когда меня любят, вот и все.
– Это смешно. – Стини с изумлением смотрел на нее. – Ты же знаешь, что это неправда. Многие любят тебя. Я, например. Вспомни всех, кто бегал за тобой до того, как ты вышла замуж. Они с ума сходили по тебе!
– Ах, да они меня толком и не знали.
– Ну, Штерн-то должен знать тебя.
– Нет. И он не знает. – Констанца покачала головой. – Он бы хотел, так я думаю порой. Я интересую его, интригую, ты же знаешь, словно одна из хитрых китайских головоломок. Ему нравится разбирать меня на части и снова складывать, а затем он теряет интерес. Так что я очень осторожна. Тебе не кажется, что мне не пойдет на пользу, если он поймет, что я чувствую? Я никогда не скажу ему, Стини. Пусть даже мы будем женаты пятьдесят лет. Я никогда не позволю ему убедиться, что я собой представляю, люблю ли я его или нет. Такова, понимаешь, политика любви. И я хочу сохранить равновесие сил.
– Это абсурд. Никто не
– Нет. Это опыт.
– При чем тут опыт?
– Потому что я очень любила своего отца. Я говорила ему… как сильно я его люблю. Не сомневаюсь, ты помнишь результаты. – Она посмотрела на Стини и безнадежно пожала плечами. – Он ненавидел меня. Он презирал меня. И чем больше он убеждался, как я люблю его, тем хуже все становилось. И я больше никогда не сделаю такой ошибки. – Сказав это – а она говорила ровным тоном, без всякой горечи, как будто сообщая общеизвестный факт, – Констанца отошла от него.
Так неожиданно начавшийся разговор, казалось, подошел к концу. Стини замялся. Последний человек, о котором ему хотелось бы говорить, был Эдвард Шоукросс.
– Конни, – после нескольких минут молчания, неловко начал он. – Ты несчастлива? Твой брак сделал тебя несчастной – это ты мне хочешь сказать?
Похоже, Констанце вопрос показался странным.
– Несчастна? Нет. Чего ради ты так решил? Мне нравится быть замужем за Монтегю. У меня только-только начинается новая жизнь, мне кажется, я минуту назад сообщила тебе об этом… – Она прервалась. – Ведь ты мой единственный друг, Стини.
Стини в первый раз увидел Констанцу в таком свете, когда она была готова признаться в своей слабости. Он был тронут ее признанием. Он покраснел, снова замялся, после чего, кинувшись к ней, обнял.
– И ты тоже. И ты тоже мой лучший друг. Ох, Конни… – Он отпрянул. – У меня так все перепуталось. Это все нервы – не из-за приема или приглашений…
– Я это знаю.
– Все дело в Векстоне. Мне ужасно его не хватает. И к тому же Конраду нравится вызывать у меня ревность. Я больше не могу говорить с Фредди. Мама никуда уже не выходит – ты знаешь, она даже здесь не была. Отец вообще рассыпается на глазах. Он говорит только о деньгах. Я знаю, что смерть Мальчика окончательно надломила их. Все просто ужасно, словно идешь на цыпочках по минному полю. Мы не можем упоминать об Окленде. Не можем упоминать о Мальчике. Все делают вид, что верят в несчастный случай, даже Фредди. Я пытался рассказать ему о тех ужасных вещах, которые поведал мне Мальчик, но он не хочет и слушать. Он просто отвечает, что, мол, это все контузия, и я знаю, что он прав. То есть часть меня считает, что он прав, но есть и другая, которая с этим не соглашается. Я продолжаю задавать вопросы. Я все думаю: а что, если?..
Констанца, заметил он, теперь наблюдала за ним: рассеянности во взгляде у нее больше не было. На лице ее читалось напряжение и собранность. Когда Стини повернулся и сел, Констанца подошла к нему. Она взяла его за руку.
– Стини, – с запинкой начала она, – расскажи мне. Все эти твои «а что, если». Ты помнишь, что Мальчик рассказывал тебе о смерти моего отца?
– Думаю, что да. – Стини, не отрываясь, смотрел на свои руки. – Понимаешь, я знаю, что он не хотел этого делать – все, о чем он рассказывал. Я понимал, что он был не в себе, когда говорил об этом. Но он был так уверен. Он все говорил и говорил своим жутким уверенным голосом, как взял ружье, как все обговорил с Оклендом. И поэтому я думаю иногда… ну, что-то должно было ведь случиться. Почему ему нужно было все это выдумывать? Чего ради ему пришли в голову эти мысли?