Темный инстинкт
Шрифт:
— Передайте — все в порядке, для ее возраста, конечно.
Певец кивнул и, пожелав напоследок гостям спокойной ночи, вместе с Файрузом покинул комнату. Последнее, что Мещерский видел перед тем, как погрузиться в сон, был Кравченко, с независимым видом направлявшийся в ванную смывать с себя пыль этого чересчур уж затянувшегося дня. Дня, с которого, как они впоследствии убедились, и начались все загадочные и трагические события.
Глава 3
ГОСПОЖА И ЕЕ СВИТА
Проснулся
Мещерский потянулся, захотелось снова зарыться в эти теплые подушки, накрыться одеялом. Мысль мелькнула приятная: "Господи, благодать-то какая. Мы на даче.
Настоящей. Тихо тут!"
И вдруг где-то внизу в недрах дома что-то с грохотом упало, и тут же басисто залаяла собака. Через секунду кое-как одевшийся Мещерский, пулей выскочивший из кровати, уже бежал вниз по лестнице. Бежал, но ступенек не видел, а видел то, что предстало перед ним ночью на обочине шоссе. И словно током ожгло: этого только не хватало!
Собака остервенело лаяла. Мещерский вихрем пронесся через просторные, светлые, пустые комнаты. Распахнул дверь гостиной, той самой, с краснокирпичным голландским камином, где они вчера беседовали с секретарем, и первое, что там увидел, — телевизор: огромный, из тех, которые называют «кинотеатр на дому». Телевизор работал, но без звука. На бирюзовом экране девица в рыжем парике, точно рыбка в аквариуме, разевала свой жемчужно-зубастый рот — болтала, болтала. Затем ее лик сменился рекламируемой женской прокладкой. Демонстрировалось, как она безупречно впитывает жидкость подозрительно прозрачного цвета.
На ковре перед телевизором валялись осколки хрустальной вазы. А перед ними, точно крепостная башня в чистом поле, возвышалась женщина — жгучая брюнетка лет этак сорока с внушительным довеском, необъятная, закутанная в шелковый халат фантастического размера. Ее смуглое, еще не тронутое косметикой лицо кривилось точно от зубной боли. Она потрясала зажатым в пухлой руке пультом, яростно нажала кнопку и…
— «Олвэйз плюс» всегда выручит вас в ваши критические дни, — жизнерадостно заверили с экрана.
Брюнетка в халате погрозила телевизору кулаком, а потом с размаху швырнула пульт в угол. К счастью, Мещерский с детства славился отличной реакцией (всегда на воротах стоял). Если бы не его бросок, «кинотеатр на дому» пришлось бы включать вручную. А так пульт удалось поймать.
— Эти потаскухи сведут меня с ума! — Женщина схватилась за левую грудь, напоминавшую арбуз среднего размера. — Это просто Освенцим чистейшей воды!
Тут из-за двери, ведущей из гостиной на террасу, донеслось поскуливание. А затем в щель просунулись сразу две головы: человеческая и собачья. Собачья принадлежала тому самому мрачному бультерьеру по кличке Мандарин.
Человеческая — мужчине лет тридцати,
— Майя Тихоновна, плюньте! Разве это стоит, чтобы так переживать? — сказал он. — Пожалейте свои бедные нервы.
Брюнетка, не обратив на него внимания, круто обернулась к Мещерскому:
— Что вы на меня так уставились, юноша? У меня что, стригущий лишай?
— Н-нет, — Мещерский даже попятился.
— Ну тогда улыбнитесь и пожелайте мне доброго утра.
Это вас с приятелем Файруз на пристани встречал? Ночью?
— Д-да, только не совсем ночью, это мы потом, на шоссе… — Мещерский тихо мямлил, недоумевая: что за фурия? Что не Зверева — ясно. Тогда кто? И кто этот парень, что загородил своей тяжеловесной квадратной фигурой дверь?
— Вы эпатированы, юноша. Это видно по выражению растерянной вежливости на вашем отдохнувшем, но еще не бритом с утра лице, — отчеканила толстуха. — Наверное, думаете, что за мегера горлопанит ни свет ни заря?
— Н-нет, что вы, я не думаю ничего такого. Вот пульт от телевизора. Куда его положить?
При слове «телевизор» брюнетку снова перекосило.
— Вы имеете привычку смотреть семичасовые «Новости»? — осведомилась она.
— Нет.
— И правильно. Как у всякого нормального человека, у вас гипертрофированно развит инстинкт самосохранения.
Димка, если ты хоть единый раз еще хрюкнешь, я тебя снова выкину вон!
Это адресовалось уже блондину, который беззвучно трясся от смеха.
— Майя Тихоновна, молчу, молчу.
— И молчи! А я.., кстати, юноша, как ваше имя?
— Мещерский. Сергей Мещерский.
— А я, голубчик Сереженька, молчать не буду! Меня распирает от бешенства. — Майя Тихоновна лягнула ногой точно разъяренный буйвол. — Я включаю телевизор, имея скромную потребность узнать текущие новости. Чтобы не пропустить их, я чутко сплю и встаю точно без семи минут семь. Иду вниз, включаю этого подлеца — и па-ажалуйста!
Сколько раз в день можно слушать про затычки, прокладки с крылышками, про то, как какой-то там бесстыднице сухо и комфортно в ее распроклятые критические дни, а?!
Сколько можно терпеть это издевательство нормальным людям? Сколько?!
Мещерский хлопал глазами: «Ну и темперамент!»
— Они же, дикари, не знают ни в чем меры. Раньше все было табу. Абсолютно все! Я сама лично во время перестройки сколько писем написала Горбачеву от имени нашего женского комитета: дескать, уважаемый, войдите в наше положение, закупите вату за границей! Вагон писем — мне даже ответить никто не соизволил! Вот так мы боролись с этим варварством. И что теперь? Чего мы, дуры, добились? Чтобы нас вот так каждую минуту, каждую секунду долбили, долбили!