Темный лорд. Заклятье волка

Лахлан Марк Даниэль

— Ах, Луис, иди же, обними меня.

Он подошел и обнял, обхватил руками, страстно желая за­щитить.

— Ты видела, какое там небо? — спросил он.

— А какое небо?

— Тебя привели сюда раньше, чем все случилось?

— А что случилось?

— Неважно. Просто погода испортилась.

— Когда я пришла во дворец, погода была прекрасная.

— Кто же тебя привел?

— Слуги из официи начальника священных покоев. Сна­чала я испугалась их, но они были так изысканно одеты, у них были печати, поэтому я пошла с ними.

— Я волновался за тебя.

—

Они сказали, ты знаешь, куда меня отведут.

— Неважно. Кажется, ты уже устроилась?

— И еще как! Разве здесь не чудесно? Какое прекрасное ме­сто! Пол теплый, как кошка, взгляни на одежду, которую при­готовили для тебя. Даже мой отец мечтать не мог о таком великолепии. Мой умный-разумный муженек! Я знала, что однажды тебя ждет награда!

Беатрис указала на кушетку, где лежал богатый наряд тем­но-синего цвета, но без воротника. Воротник полагался толь­ко особам королевской крови. Он был рад, что благородное происхождение Беатрис не было оставлено без внимания. Ему приготовили также льняное белье и туфли из синего шелка, отделанные золотой парчой.

— А это что? — спросил Луис у евнуха. Он рассматривал новое платье. На спине золотыми нитками была вышита эм­блема: Иисус, изгоняющий демонов и вселяющий их в стадо свиней. Послание от препозита с указанием, что ему следует делать, читалось ясно.

— Знак принадлежности к официи, господин, все слуги на­чальника священных покоев носят такую эмблему.

— Ты можешь передать начальнику священных покоев не­сколько слов?

— Да, господин.

— Можешь сказать ему, что я немедленно должен увидеть­ся с ним лично?

— Да, господин.

— Вечно ты только и думаешь что о работе, Луис, — ска­зала Беатрис. — Посмотри на все эти чудесные вещи. Поду­май, как нам повезло, какой ты умный, что сумел переселить нас сюда. Ты можешь принять ванну, дальше по коридору устроена чудесная теплая ванная комната. Попробуй, Луис.

— Попробую. Я слышал о подобных удобствах, но никогда не видел собственными глазами, — сказал он, приближаясь к Беатрис и отрывая от грозди виноградину. — Понадеемся, что я смогу и прижиться здесь. — Ради нее он улыбнулся.

— Сможешь. Я знаю, что ты сможешь, Луис, — ответила Беатрис. Она казалась такой оживленной, такой радостной, что наконец-то покинула зловонную лачугу на берегу. Он по­целовал ее, не обращая внимания на слугу в комнате.

— Все для тебя, — сказал он, — ради тебя смогу.

Глава одиннадцатая

Битва Змееглаза

Змееглаз казался себе сильным и непобедимым в армянском доспехе, с греческим мечом на поясе, с закинутым за спину щитом всадника-стрелка. Он почти не снимал доспехи с тех пор, как получил их. Император не стал задерживаться в Константинополе и отправился в Битинию на востоке, ед­ва успев с триумфом въехать в город. Его внимание переклю­чилось с мятежников на арабскую угрозу.

Переводчики с арабского были теперь нужнее переводчи­ков со скандинавского, и Змееглаз остался при огромном ва­ряжском войске, размещенном за стенами города, дожидать­ся указаний императора, которому предстояло

решить, где теперь будут полезны северяне. Поначалу Змееглаз наслаж­дался своим новым положением посредника, он разъезжал между лагерем Болли Болисона и его воинов и многочислен­ными официями города, решая проблему продовольствия. Трудность заключалась в том, что армия Болли Болисона была велика, неугомонна и считала себя обделенной. Им же обещали сверкающие улицы Константинополя, этого Асгар- да на земле, места, достойного богов, не говоря уже о людях. Вместо того их оставили на промерзшем берегу под черным небом.

Змееглаз довольно скоро понял, что его положение — до­веренного лица императора и Болли Болисона — доставля­ет одни неприятности. Люди переоценивали его влияние, спрашивали, почему им не разрешают входить в город, по­чему так мало вина и так далее. Они даже заявили, что он обязан достать для славных победителей шлюх покрасивее, и предложили составить ему компанию, чтобы он не промах­нулся с выбором.

А потом начался дождь, такой же неистовый ливень, как и тот, что поливал поле боя под Абидосом. Если до сих пор воины только ворчали, то теперь принялись сетовать вслух, даже роптать. К тому моменту как дождь прекратился, их ла­герь превратился в болото.

Змееглазу повезло и не повезло одновременно. Он был в городе, пытался договориться о поставке свинины варя­гам, когда хлынул дождь. Сквозь завесу воды было невоз­можно что-либо разглядеть уже в пяти шагах от себя, и маль­чик остался там, где был, — торговец постелил ему в чулане.

Поэтому на следующее утро Змееглаз явился в лагерь су­хой и чистый. Он добрался до палатки, рядом с которой его отец устроил кузнечный горн, на самом деле просто выко­пал яму в земле. Тут же сидел рослый викинг, ожидая, пока кузнец наточит ему боевой топор. Рядом с викингом стоял сын, того же возраста, что и Змееглаз, однако у него уже про­бивалась жидкая бородка, на поясе висел топор, и, судя по порезу на ухе, он уже испытал, что такое битва.

— А ты совсем не промок, — заметил отец Змееглаза.

— Непогода застала меня в Миклагарде. Один купец пу­стил меня переночевать в своем чулане.

Рослый викинг презрительно фыркнул.

— Ты считаешь, что я должен был сидеть и мокнуть под дождем?! — вспыхнул Змееглаз.

Викинг ничего не ответил.

Змееглаз схватился за рукоять меча.

— А вот это не самый разумный поступок, — заметил рос­лый викинг.

— Не очень умно фыркать себе под нос, и просто тру­сость — молчать о том, что у тебя на уме!

Слово «трусость» прозвучало громко. И подействовало подобно магическому заклинанию. Все звуки в лагере затих­ли. Мужчины перестали разговаривать. Те, кто шел мимо, остановились, дожидаясь развязки. Одна женщина, выби­вавшая коврик, уронила его к ногам и уставилась на них.

— Еще больший дурак тот, кто называет молчание трусо­стью. Ты ездишь к своим греческим хозяевам, ты пользуешь­ся всем, в чем отказано твоим сородичам, у тебя есть укры­тие от холода и проливного дождя под этим небом Хеля. И я молчу. Но назови меня трусом, и я поправлю тебя.