Темный лорд. Заклятье волка

Лахлан Марк Даниэль

Громадные зубы Аземара замерли у уха седого воина, с языка на шею Може закапала слюна.

— Я положил конец убийствам, — проговорил Аземар, и его голос проскрежетал, словно разбухшая дверь по камен­ному полу. — Я служу церкви и ищу лишь покоя. Не вынуж­дай меня.

Може сделал то, чему его учили с младенчества. Он взмах­нул клинком и отсек от бока волка большой кусок плоти. Зверь испустил жуткий вопль, когда изогнутый меч по­лоснул его по телу, он вцепился в руку Може, вырвал ее из сустава и швырнул конечность, все еще сжимавшую меч, в поток.

Оставшейся рукой Може тянулся

к ране в волчьем боку, чтобы расширить ее, однако движения его были слабы и за­медленны. Волк схватил воина и ударил о камни. А затем прыгнул сверху и начал рвать его тело на куски.

Луис ощутил на пальцах что-то теплое. Он поднял руку. Кровь. Но не его. Беатрис тяжело привалилась к нему. Азе­мар, отбрасывая руку с мечом, попал прямо в нее, и теперь она была серьезно ранена.

— Помогите ей! Помогите!

Элиф заговорил, как будто в трансе:

— Мы боролись напрасно. Неужели колесо повернется снова? И мертвый бог придет, предложит свою жертву, и нор­нам придется принять ее?

— Нет! — прокричал Луис. — Нет!

— Снова и снова будет она страдать и гибнуть? Ей будет вечно отказано в нежности, ее жизнь будет вечно омывать кровавый прилив? — Глаза Элифа были пусты, он удержи­вал под водой тело матери, и казалось, что слова, которые он произносит, принадлежат не ему.

— Я не допущу, чтобы такое случилось! — Луис пытался зажать рану Беатрис, но кровотечение не прекращалось.

Аземар рвал и глотал мясо, лицо его гротескно кривилось, волчьи глаза горели изумрудами в свете ламп.

А Элиф пытался и дальше творить свой обряд, бормотал и шептал что-то, держа валу под водой.

Волк станет проклятием Одина, Когда прискачут боги-убийцы. Волк станет проклятием Одина, Когда прискачут боги-убийцы.

Аземар оторвался от своей трапезы — его тело напомина­ло восковую копию Элифа, которую бросили таять на солн­це. Глаза его сузились, когда он заметил волкодлака.

Элиф издал отчаянный крик и выпустил мертвое тело, которое прижимал к себе. Он кинулся к Луису, схватил его за ногу.

— Если хочешь спасти ее, сними камень! — проговорил он. — Сними камень! Источник показал мне. Сними ка­мень!

— Для чего?

— Чтобы умереть. Бог приближается.

Руки Луиса были испачканы кровью Беатрис.

Она заговорила, прижимаясь ртом к его уху:

— Не надо умирать ради меня. Не слушай, что он говорит. Беги отсюда. Уходи! Я все видела, Луис. Мы принадлежим смерти. А ты — нет, ты сможешь жить.

Аземар поднялся в полный рост. Он был огромен, на го­лову выше любого самого рослого воина, невероятно му­скулистый, голова была как будто сшита из кусков челове­ческой кожи и шерсти, однако в ней безошибочно узнавалась голова волка. И он продолжал пожирать тело, придержи­вая торс покойника одной рукой и откусывая, будто от кра­юхи хлеба.

Разум Луиса похолодел от ужаса при виде этого волкопо­добного существа, при виде Беатрис, раненой, истекающей кровью.

— Сними камень, — повторил Элиф.

— Что ты хочешь сделать?

—

Перевести тебя по мосту из света.

— Почему меня?

— Потому что тебе нет места в истории богов. Ты не бог, ты не проклят, ты не чудовище. Ты человек, и твоя нить все еще прядется.

Беатрис умирала, и Луис не мог представить свою жизнь без нее. Луис снял с шеи камень, и Элиф затащил его под воду.

Глава пятьдесят вторая

Древо с кровавыми корнями

Луис упал, провалился сквозь воду, сквозь воздух, сквозь темноту, пронзенную лучами света, сквозь дерево, сделанное из света, опутанное нитями света.

Озеро над ним вытянулось в полую башню со сверкающим серебристым диском наверху, и нити, на которых висел он сам, разматывались вниз от трех клубков.

— Я падаю.

— Ты падаешь.

Как только он снял камень, его захлестнула волна — да, здесь была вода, но еще и голоса и видения, непонятные эмо­ции: страх, злость, любовь и ненависть. Необычные слова рождались в мозгу в попытке описать новые чувства. Одно напоминало кошачье мурчанье, он едва ли смог бы его про­изнести, однако ему вспомнился монастырский кот, который обычно дремал целыми днями и о котором аббат в шутку го­ворил, что он посмеивается у всех за спиной. Другое было подобно ощущению, какое испытывает перед началом бит­вы воин: сухость в горле и окаменевшие мышцы живота. И третье: непреходящая грусть, негодование, с каким старик воспринимает свое немощное тело.

Он все падал и падал.

— Где я?

— В источнике судьбы, где норны разматывают клубки че­ловеческих жизней.

Рядом с ним оказалась бледная девочка лет тринадцати на вид, кожа у нее была почти белая, глаза сгнили. У него изо рта вырывались пузыри, и Луис догадался, что, как ни стран­но, они с девочкой находятся под водой. Он падал, да, но па­дал вверх.

Сначала он был у основания громадного дерева и теперь летел вверх между его корнями, которые походили на под­ножье горы, массивные, скорее каменные, чем древесные.

Мимо него в темноте проносилось что-то, какие-то лица из света, создания из света.

Его переворачивало вверх тормашками, но он все равно поднимался к звездам, которые рассыпались над головой, словно огни костров несметного войска. Наверху, между вет­вями и листьями, и вообще повсюду, был свет, изливался из него самого, изливался из божества, летевшего рядом с ним.

В ушах шумело, ветки трещали и ломались. От сильного удара он едва не лишился сознания. И оказался на очень не­обычном речном берегу. Река струилась вдоль тропинки и мимо развалин стены.

— Что это за корабль? — Перед ним стоял драккар, сделан­ный, как ему показалось, из тысяч маленьких лепестков, блеклых, как кость.

На носу корабля стоял человек, высокий, белокожий, с копной ярко-рыжих волос. Луис точно помнил, что встре­чал его во дворце. Только здесь он был одет не для дворца. На голове у него запеклась кровь, а сам он был завернут в плащ из белых ястребиных перьев.

— Это Нагльфар, — сказала девочка.

— Что это такое?

— Корабль.

Он кивком указал на высокого белокожего мужчину.