Темный покровитель
Шрифт:
Я зажмуриваю глаза. Я не буду так думать. Не буду. Если я это сделаю, то развалюсь по швам.
Дверь в комнату открывается, и мои глаза распахиваются. На мгновение мне кажется, что сердце остановится в груди.
Петр стоит там, все еще в своем свадебном костюме, и я чувствую прилив тошноты. Желчь поднимается в горле, и я пытаюсь сесть, несмотря на то что мои руки прикованы наручниками к кровати, чувствуя себя слишком уязвимой в своем нынешнем положении.
Он оценивающе смотрит на меня, на его губах играет маленькая довольная улыбка, и страх сменяется тошнотой в моем желудке.
— Это заняло больше времени, чем ожидалось, но вот ты здесь, Джиа. В постели, в ожидании меня, как и должно было быть.
— Пошел ты. — Я выплевываю это без раздумий, кипя от внезапного гнева, но он только смеется.
— Таков был план. Жениться на тебе, трахнуть тебя, сделать тебя беременной, а потом припрятать тебя где-нибудь до тех пор, пока я снова не захочу немного поразвлечься с тобой. Ты была такой доверчивой, что это упростило дело. Ты же так сильно в меня влюбилась, правда, малышка Джиа? — Петр щелкает языком, издавая цокающий звук, когда идет к кровати, и я застываю, пытаясь отползти назад, насколько это возможно.
— Но твой крестный отец помешал всему этому. Жаль, правда. Твой отец столько трудился над этим договором, а один человек, которому он доверял, в последнюю минуту разнес его в пух и прах. — Петр качает головой. — Я действительно с нетерпением ждал нашей брачной ночи. Но это не должно быть полной потерей.
— Сальваторе спасал меня от тебя, — шиплю я, подтягивая ноги под себя. Я хочу быть как можно меньше, как можно дальше от Петра. Мой разум все еще немного затуманен из-за наркотиков, но одна вещь кристально ясна — Петр хочет причинить мне боль. И я не позволю ему этого сделать, если смогу.
— Не такой уж он и спаситель, правда? — Петр обводит взглядом комнату, его рот причудливо приподнят на одну сторону, как будто все это его забавляет. — Но это лишь временная мера, Джиа. Просто чтобы убедиться, что ты больше не сбежишь от меня. Мои люди были нужны в другом месте, и я должен был убедиться, что ты не сбежишь от меня или не наделаешь глупостей вроде прыжка с балкона или поиска бритвенного лезвия в душе. Теперь, когда я здесь, мы можем поговорить, а потом я сниму с тебя эти наручники. — Он кивает на наручники, и я бросаю на него взгляд.
— Нам не о чем говорить.
— Конечно, есть. — Петр садится на край кровати, тянется, чтобы коснуться моего колена, и я инстинктивно отшатываюсь от него. — О нашем будущем, например.
— У нас нет будущего. — Я тяжело сглатываю и отвожу взгляд от него, чувствуя себя так, словно у меня эмоциональный шок от того, как быстро все изменилось. Каждая частичка меня болит по Сальваторе. Я скучаю по нему, и мне страшно, что с ним что-то случилось, страшно за него и за себя, и тошно от желания вернуться в то утро, когда мы были счастливы, как никогда прежде.
— Конечно, есть. — Петр улыбается мне, его рука поглаживает мое колено, пока я снова не чувствую себя больной. — У нас все еще может быть все, о чем мы когда-то говорили, Джиа. Все те разговоры в библиотеке и в саду, ты ведь помнишь их, правда? — Он сжимает мое колено, его пальцы проникают под него и вытягивают мою ногу из-под себя, его широкая ладонь скользит по моей икре. Я пытаюсь освободиться от его прикосновения, но его рука сжимается, а глаза сужаются. — Ты ведь помнишь, да?
Нет смысла лгать. Я молча киваю.
— Хорошо. — Его улыбка возвращается. — Не брак, конечно. Я больше не могу дать тебе этого. Твой крестный погубил тебя, так что можешь поблагодарить его. Если, конечно, ты не хочешь попытаться убедить меня, что он оставил тебя девственницей?
Я быстро качаю головой. Трудно поверить, что когда-то я надеялась именно на это. Теперь же я не хочу, чтобы у Петра возникло хоть малейшее сомнение в том, что Сальваторе имел меня всеми доступными ему способами. Я не хочу, чтобы Петр продолжал прикасаться ко мне или пытался проверить правдивость этого, если я попытаюсь сказать обратное.
Петр вздрагивает.
— Я так и думал. Я за версту видел его больную похоть к тебе, — добавляет он, словно делится со мной секретом. — Он пытался отменить нашу свадьбу, а потом, когда ему это не удалось, испортил ее. Я сожалею об этом, Джиа. Я не могу жениться на тебе сейчас, ты испорчена, а я не могу иметь жену, которая не является девственницей. — Его рука скользит вверх по моему колену, к внутренней стороне бедра, и я замираю, сердце бешено колотится. — Но ты все равно можешь стать моей любовницей.
Он говорит это так, будто я должна быть благодарна за предложение, будто он что-то мне дает, а не угрожает. Мне становится не по себе, когда я впервые ясно вижу, насколько он самовлюблен, насколько жесток, насколько Сальваторе был прав во всем. Этот человек украл меня, накачал наркотиками, причинил боль, приковал к кровати, а потом предложил мне стать его любовницей, как будто делает мне гребаное одолжение.
— Нет, спасибо, — сумела выдавить я из себя. — Я хочу домой. Что бы между нами ни было, Петр, ты прав, это не может произойти сейчас. Не после того, как я замужем за другим.
Улыбка исчезает с его лица. Его рука обхватывает мое бедро, достаточно сильно, чтобы причинить боль, и я прикусываю губу, чтобы не закричать. Я не хочу доставлять ему удовольствие.
— Я хотел дать тебе шанс согласиться по собственной воле, — выдавливает он сквозь зубы, и весь добрый юмор исчезает с его лица и голоса. — Чтобы доказать, что ты любишь меня, Джиа. Но теперь я вижу, что ты была такой же лгуньей, как и твой крестный отец.
Нет, я хочу кричать. Ты хочешь, чтобы я сдалась, потому что так ты почувствуешь себя сильным. Он хочет, чтобы я плакала и умоляла, чтобы я пообещала ему, что всегда хотела его, чтобы выбрала его несмотря на то, что он приковал меня к кровати, чтобы заставить меня сделать это, потому что ему приятно делать это таким образом. Чтобы доказать, что меня нельзя украсть у него.