Тень Александра
Шрифт:
— Коротко — пустые рассуждения о пышных украшениях, носимых Калигулой, из которых, согласно Светонию, часть принадлежала нашему Александру. Он, возможно, приказал вернуть их в его гробницу. Светоний — сплетник, потянувший за собой других латинских авторов, — уточнил я.
— Еще есть несколько слов о Неаполитанском заливе, в частности, о мосте из кораблей.
— Я читала об этом в одном романе, — заметила Маэ. — Или видела в каком-то историческом фильме. Впрочем, все равно. Калигула, возомнив себя богом, хотел затмить Нептуна, пройдя над водой.
Я бросил на нее ошеломленный
— Или выполнил еще какой-то трюк вроде этого, — добавила она.
— Калигула, — объяснил я, — не был таким безумцем, как утверждали некоторые. И этот мост из кораблей не был дотоле не известным или эксцентричным. На самом деле он образец военного гения. Одна из форм устрашения. Калигула готовился к походу туда, что мы теперь называем Великобританией, и он очень рассчитывал, что весть об этом мосте дойдет до ушей будущих англичан. Если бы маневр принес Калигуле успех в Неаполитанском заливе, они могли бы опасаться похожего наступления на Ла-Манше. Все логично, конечно, принимая во внимание течения и морские приливы. Древние говорят, что транспортные корабли были поставлены в два ряда, укреплены и засыпаны слоем земли по всей длине — более трех тысяч шестисот шагов, — уточнил я. — Если, конечно, я ничего не путаю.
— И сколько это будет по-другому? — спросил Ганс.
— Восемнадцать тысяч футов, — поддразнил я его.
Наша спутница поморщилась:
— А иначе?
— Примерно пять километров.
Ганс восхищенно присвистнул.
— Это расстояние отделяло Байе от мыса Поццуоли. Кажется, они устроили пиршество, праздновали несколько дней. Калигула много раз выезжал на колеснице в воинских доспехах. И если это правда, он красовался в доспехах Александра, что должно было здорово впечатлять. Суеверие было присуще людям той эпохи. Но что-то здесь не клеится, — добавил я, почесав подбородок, — не помню, чтобы кто-нибудь из древних авторов говорил о том, что он тогда надевал эти доспехи.
— Нет, — вмешался Ганс. — Профессор рассказывает об этом. Сестра Калигулы… Подожди… — Он стал прокручивать текст. — Агриппина! По «Мемуарам Агриппины». Долго искать не пришлось…
— «Мемуары Агриппины»? — вскричал я. — Но они утрачены несколько веков назад! Где он мог прочесть это? Он говорит об этом?
— Да, в начале каждой цитаты. — Ганс снова вернулся в начало страницы. — Агриппина… Вот: как и все цитаты, которые он скопировал, — из библиотеки Ватикана.
Я вскочил.
— Секретные архивы, — пробормотала Маэ.
Ганс поморщился.
— Ну?
— Читай! — приказал я ему.
— Успокойся, не горит. «Гай Юлий Цезарь при…» Юлий Цезарь? Что он там делал?
— Калигула, Ганс. Гай Юлий Цезарь — его настоящее имя.
— Это не тот Юлий Цезарь?
— Но тоже Цезарь.
— А-а… «…приказал забрать доспехи из гробницы Александра Великого в Египте. Приказал восстановить их, добавить еще один меч, которым, как он считал, было пронзено сердце убийцы его матери, и много раз облачался в них, но в последний раз их видели в тот день, когда по примеру короля мидян…» Короля кого?
— Короля мидян, — с нетерпением ответил я. — Персидского царя Ксеркса. Ты должен был бы слышать о нем…
Он
— Я тебе расскажу потом. Продолжай.
— «…когда по примеру короля мидян он приказал соорудить мост из кораблей».
— А что он сделал с доспехами потом?
— Я пока разобрал только начало! Там рядом профессор сделал какие-то наброски. Короче, мазня, похожая на рисунки.
Маэ и я склонились над записной книжкой.
— Статуя какая-то, — тихо проговорила она. — Александр?
— Нет. Слишком короткие волосы. Возможно, это рисунок какой-то статуи эпохи Империи. Наверное, обожествляемый Калигула, поскольку он здесь в военном снаряжении и босой. Но я не знаю этой статуи. И доспехи… взгляните на нагрудник. — Я указал пальцем на рисунок.
— Рука, держащая молот. Такая же печать на щите, — заметила Маэ. — Впрочем, не его ли он держит в руке?
Я склонился еще ниже, чтобы лучше рассмотреть.
Мотороллер остановился на велосипедной стоянке на маленькой пьяцца делла Ротонда, и молоденькая девушка в цветастом платье бросилась к водителю. Он крепко обнял ее. Освещенный Пантеон и его фонари бросали на площадь красновато-коричневый свет с золотистым отливом.
Расположившись на террасе «Ди Риенцо», самого роскошного из трех ресторанов, находившихся на плошали неподалеку от Пантеона, мы с Маэ в ожидании заказанного ужина смаковали аперитив, а Ганс — кофе глясе.
— Обожаю это место, — вздохнула Маэ, потягивая свой мартини. — У меня такое впечатление, будто я нахожусь вне времени. А у тебя? В старом городе есть что-то магическое.
На ступенях лестницы сидело множество молодых людей. Они смеялись, ели мороженое или играли на гитаре. Въезд в старую часть города был запрещен, и казалось, что мы вернулись на века назад, несмотря на современную одежду, прохожих и музыку, доносившуюся из ресторанов.
Ночь была свежей, тысячи запахов витали в воздухе, наполненном радостным гомоном древнего города. Здесь люди вели ночной образ жизни, как и во всех странах, где теплый климат позволяет это. Окна отеля, в котором мы остановились, были широко раскрыты. Это была довольно скромная гостиница, но из нее открывался великолепный вид на Пантеон — замечательный памятник архитектуры, воздвигнутый Марком Агриппой [36] почти две тысячи лет назад. Потрясающее место.
36
Агриппа, Марк Випсаний — римский полководец (ок. 63–12 гг. до н. э.).
— Скоро совсем стемнеет, — сказал Ганс, взглянув на часы.
Официант принес наш заказ: клецки — для меня и Маэ и спагетти — для Ганса, который сразу начал поглощать их, запивая большими глотками кока-колы.
— Иногда, когда я касаюсь рукой этих многовековых руин, с мечтательным видом проговорила Маэ, — у меня возникает такое чувство, что камень обладает памятью. Что он рассказывает мне историю.
Удивленный ее поэтическим настроением, я выронил вилку, а она расхохоталась.