Тень, что внутри.
Шрифт:
— Вы были на Анфрансе? Я защитила диссертацию по их культуре.
Морден кивнул.
— Я считаю, что их заклинание любви — самая романтическая вещь в мире. Я привыкла повторять мужу одну их фразу: „Любовь, что не знает границ”.
Его улыбка, казалось, потускнела.
— Мне знакома эта цитата. Боюсь, что вы неверно перевели ее. Правильный перевод: „Любовь, что не признает границ”. Вы можете прочесть мою статью на эту тему в „Archeology Quarterly”.
Анна задумалась, прав ли он, могла ли она и все остальные ошибиться в переводе. Возможно, он
— Я удивилась, когда узнала, что вы живете здесь, на станции. Вам здесь нравится?
Морден взял любовный камень.
— Жить можно. Мне надо было убраться от Земли подальше.
Анна улыбнулась.
— Зачем? Разве вы в розыске?
На одну ужасную секунду его улыбка стала еще шире, а потом как будто переломилась и исчезла. С видимым усилием Морден попытался вернуть ее.
— Вы, вероятно, видели это в новостях.
Его лицо окаменело: застывшее, едва сдерживаемое, ждущее ответа.
— Нет, не понимаю, о чем вы говорите.
— Моя жена и дочь погибли, когда в мае взорвалась зона перехода у Ио.
Анне захотелось, чтобы он отвел от нее взгляд. Глаза Мордена уставились на нее, словно требуя ответа. Анна не знала, что сказать. Она пришла сюда, полная решимости выявить его некомпетентность. Она и представить себе не могла, что обнаружит что–нибудь вроде этого. У Чанга была манера не включать в досье что–либо важное из личной жизни.
— Простите, весной я была на раскопках. Я слышала о том, что случилось, но не видела ни одного репортажа.
Морден кивнул.
— Многие до сих пор меня узнают. Полагаю, что я тогда кричал или что–то в этом духе. Я не помню.
— Сожалею, если пробудила ваши воспоминания.
Он криво улыбнулся, но улыбка быстро исчезла.
— Нет, я и не переставал думать о них.
Морден протянул Анне любовный камень.
— Я подарил его жене на свадьбу. Я прочитал ей заклинание. Мы решили, что наша любовь не будет признавать никаких границ,… — он замялся. — Пойду, приготовлю чай.
— Звучит заманчиво, — сказала Анна.
Кухня находилась в углу комнаты, и, пока он заваривал чай, Анна присела на табурет около кухонного стола. Она разглядывала квартиру Мордена, осознав, что он провел здесь все шесть месяцев, не в силах снова начать жизнь заново.
— Их корабль входил в зону перехода, когда та взорвалась, — монотонно произнес он, повернувшись к ней спиной. — Конечно же, я должен был быть с ними. Обломки нашли, но их должно было остаться больше. Сказали, что некоторые части корабля, должно быть, затянуло в гиперпространство. Сказали, что никто не смог выжить. Я знаю, что они правы. Половина взорванного корабля осталась в гиперпространстве. Но иногда я задаю себе вопрос — а вдруг они живы? Я спрашиваю себя, каково это: дрейфовать в гиперпространстве, в одиночестве, без надежды на спасение. Саре сейчас было бы шесть лет.
Он повернулся к ней, держа чай, и Анну поразило все такое же спокойное контролируемое выражение его лица. Ей на ум пришла цитата из ее любимого писателя Джона Стейнбека: „Среди нас есть те, кто живет в комнатах своих переживаний, куда мы никогда не сможем войти”.
— Как преодолеть такую границу? — спросил Морден.
— Не знаю, — она задумалась о том, как она сама будет жить, если Джон погибнет. При его службе это было постоянной опасностью. Тем не менее, она просто не могла этого представить.
— Думаю, смысл заключается не в том, что вы сможете пересечь границу, сколько в том, что ваша любовь способна преодолеть все границы. Где бы вы ни были, они должны знать, что вы любите их. Ваша любовь может утешить их, как их любовь — вас.
Слова казались пустыми. Анна внезапно ощутила себя никудышным психологом.
— Боюсь, что наши интерпретации, как и наши переводы, различаются, доктор Шеридан, — Морден одним долгим глотком осушил кружку и поставил ее на стол. На его лице снова появилась улыбка, хоть и слабая.
— Вы можете звать меня просто Шеридан, — предложила Анна. — В нашей группе мы предпочитаем называть друг друга по фамилиям. Так мы отделяем себя от сотрудников IPX, которые любят звать друг друга по именам, как будто они лучшие друзья.
— Тогда вы можете звать меня Морденом. Давайте вернемся к делам экспедиции. Я могу чем–нибудь помочь в подготовке?
Анна дала ему несколько поручений, и они еще немного поговорили об экспедиции. Собираясь уходить, Анна решила, что Морден станет ее вторым заданием. К тому времени, когда они вернутся от Предела, она поможет ему начать жить заново.
Джон стоял у входа в орудийный отсек. Внутри, справа от Джона, на мониторе горел сигнал боевой тревоги. Еще один день, еще дюжина учений. Но на этот раз он решил действовать более прямолинейно.
Вахтенным офицером–артиллеристом была лейтенант Уотли, и с ней — четыре канонира, чьи имена Джон до сих пор не мог точно запомнить. Когда на борту объявили боевую тревогу, Джон включил секундомер. Через 10 секунд Уотли отложила книгу и связалась с мостиком, запросив подтверждение тревоги. Получив его, она через 32 секунды начала соответствующим образом настраивать контрольные системы. Спустя 53 секунды энсин Тиммонс, самый молодой из офицеров–артиллеристов и единственный, кто не был переведен с „Афины” вместе с Бестом, ворвался в отсек, толкнув при этом Джона, спеша к своему посту. Влетев в отсек и увидев, кого он толкнул, энсин замер, разинув рот.
— Извините, сэр. Я не заметил. Я просто… Я не знал.
Джон поднял руку.
— Все в порядке, Тиммонс. Это ваша обязанность — при объявлении боевой тревоги добраться до своего места так быстро, как вы можете. Я ценю ваш энтузиазм. Выполняйте.
Тиммонс широко улыбнулся. С одной стороны головы его волосы были примяты, вероятно, со сна.
— Спасибо, сэр!
Он поспешил к системе наведения.
Теперь Уотли осознала, что капитан находится в отсеке, и приступила к своим обязанностям с весьма озабоченным видом. Джон переместился к внутренней стороне дверного проема.