Тень друга. Ветер на перекрестке
Шрифт:
Перед тем как рассказать об этих случаях, Софья Андреевна подчеркивает: «Передаю рассказ со слов его». А в конце рассказа заключает: «Как он сам говорит». Следовательно, сомневаться в правдивости этой малоизвестной истории не приходится. Что же произошло?
В батарею после набега было прислано несколько «солдатских Георгиев». Старший начальник некто Алексеев, «прекрасный человек», как оценил его сам Л. Толстой в письме Т. А. Ергольской еще в 1851 году, назначил один из этих крестов молодому волонтеру, считая, что он «действовал в ряду самых храбрых».
Но накануне раздачи крестов Алексеев вдруг обратился к великодушию
Толстой не был ни солдатом, ни юнкером, ни офицером. Он был волонтером, тем, кто впоследствии назывался «вольноопределяющимся». Начальник сказал ему: «Вы заслужили крест, хотите, я вам его дам. Но тут есть очень достойный солдат, который заслужил тоже и ждет его...»
Софья Андреевна пишет: «Конечно Л. Н. с отчаянием в душе отказался от креста и от любимой мечты. Но была еще надежда.
Когда но прошествии менее года опять были присланы кресты, то Л. Н. опять был представлен и с нетерпением ждал дня раздачи. Наконец на другой день должна была исполниться его мечта. Но со свойственным ему неудержимым увлечением он до ночи заигрался в шахматы вместо того, чтобы итти на службу, на остров, где стояли орудия. Дивизионный начальник Олифер, не найдя его на карауле, страшно рассердился, сделал ему выговор и посадил под арест».
Все по закону — ничего не скажешь.
И вот конец этого интереснейшего рассказа Софьи Андреевны: «На другой день в полку с музыкой и барабанным боем раздавали Георгиевские кресты. Он знал, что и ему следовало получить этот знак, всю цель, все счастье его заветных мечтаний, и вместо торжества сидел одинокий под арестом и предавался отчаянию».
А жаль, волонтер Л. Н. Толстой вполне заслужил солдатский Георгий.
На севастопольские бастионы в 1855 году Л. Толстой прибыл в чине поручика и «за отличную храбрость и примерную стойкость, оказанные во время усиленного бомбардирования Севастополя, был награжден орденом Св. Анны»...
Молодой солдат, увенчанный Георгием, мог с достоинством войти в круг ветеранов. «Или грудь в крестах, или голова в кустах», — говорили в старину. И в этой пословице ясно звучит уверенность народа, что смелого и храброго смерть не возьмет.
Я листал тогда — в сорок первом и позже — страницы старых книг и находил в них немало описаний подвигов солдат, удостоенных знака отличия военного ордена. Что бы ни говорили о техническом вооружении армий, но из опыта Отечественной войны мы хорошо знаем, как часто дело кончалось, а то и начиналось ближним боем, рукопашной схваткой. Правда, в вооруженных конфликтах, происходивших после этой войны, скажем, в арабо-израильском, при большой насыщенности техникой, стороны наносили друг другу удары, сближаясь, как правило, не более чем на три — пять километров.
Но когда мы обращаемся к подвигам солдат прошлого, нами руководит не только чувство восхищения, но и понимание непреходящей духовной ценности их примера. В описаниях таких подвигов всегда есть урок и поучение.
Рядовой Адам Русский во время атаки, заколов неприятельского знаменщика, овладел его знаменем. Храбрый солдат не захотел покинуть поле боя, хотя и имел право сам вынести важный трофей в тыл. И вот, не гонясь за личной славой и наградой, он передал отбитое знамя в руки товарища послабее себя, да к тому же подраненного, а сам оставался в деле до конца.
Знак отличия военного ордена был заслуженной наградой этому герою, и военный историк, сообщая об этом факте, пишет: «Так должен служить солдат: совершил подвиг — это не значит довольно, стань в сторонке, послужил; напротив, биться нужно до конца, пока есть силы. И храбрость должна быть осмысленной, то есть такой, чтобы от совершенного подвига польза была бы. Тогда и крест выслужишь».
В сражении при реке Черной в 1853 году отличился егерь Матвей Щелкунов. Да так отличился, что командующий армией вызвал его к себе и приказал доложить о подробностях. Сохранилась запись нехитрого рапорта Щелкунова:
«Были мы в атаке. Дан был нам сигнал отходить. Ну а я замешкался: отошел за канаву, место показалось хорошее, кустик был, я и открыл огонь. Кто вылезет вперед из неприятеля, того и повалишь. Расстрелял все патроны, отступил немного назад. Смотрю — убитый мушкетер лежит. Снял я с него сумку, подобрал ружье и опять наступаю.
— Да ведь ты ж один был!
— Наступать и одному можно. Снова я за кустик и постреливаю... Смотрю — трое раненых наших лежат. Ползи, говорю, братцы, я вас прикрою. Двое поползли, а третий не может — рана в животе. Ну, я его потащил с собой назад. Как замечу, что ползуны мои отстают, так и я приостановлюсь, постреляю по неприятелю, повалю тех, кто за нами сунулся, и снова в путь. На версту отступил, но согласно приказа и в порядке».
Матвей Щелкунов принес с собой еще и пять ружей, которые он подобрал у убитых егерей и связал вместе. Командующий армией приказал произвести Щелкунова в унтер-офицеры и прикрепил ему на грудь знак отличия военного ордена.
Конечно, рассказ этот носит назидательный характер и, казалось бы, преднамеренно приготовлен для хрестоматии, но многие источники его подтвердили, а в военно-тактическом смысле он был для того времени вполне правдоподобен.
После создания массовых армий и особенно отмены крепостного права в России царизм уже не мог в упор но видеть «нижнего чина». Да и прогрессивная часть офицерства — пусть и малочисленная — не хотела забывать того, на ком, в сущности, и стояла русская военная сила.
Аляповато красочные лубочные издания призваны были распространять в войсках дух «кузьмакрючковщины», но и в подобной «шапкозакидательской литературе» нет-нет да находились правдивые, военно достоверные эпизоды. Вместе с серьезными рассказами очевидцев и материалами из реляций они и переходили потом в исследования военных историков. Немногие имена героев рядовых, чьи подвиги стали широко известны в старой армии, были сохранены для истории. Остальные потонули в тумане забвения.
В одном из боев кампании 1854 года под корнетом Чуди была убита лошадь. Наскочившие вражеские солдаты захватили его в плен. Это заметил начальник, наблюдавший за полем боя, и, указав клинком в нужную сторону, крикнул случившемуся здесь унтер-офицеру Марченко: