Тень Эндера
Шрифт:
Боб неуклюже взобрался с нижней койки на верхнюю. Какое-то время он висел, болтая ногами и опираясь грудью о край койки. Достаточно долго, чтобы снова ощутить боль в уже пораненном месте, пострадавшем от путешествия по вентиляционным ходам.
– Что ты там делаешь? – спросил его один из соседей-новичков.
Не опасаясь проверки, Боб ответил правдиво:
– Поцарапал грудь.
– А я пытаюсь уснуть, – ответил тот же голос. – Тебе бы тоже не помешало.
– Тихий час! – вмешался третий. – Словно мы тут глупые четырехлетние дети.
Боб в глубине души подумал: какой же была жизнь у этих ребят, если дневной
Сестра Карлотта стояла рядом с Пабло де Ночесом, глядя на туалетный бачок.
– Старый образец, – сказал Пабло. – Североамериканский. В свое время был довольно моден, особенно когда Голландия наконец стала Международной зоной.
Сестра подняла крышку бачка. Легкая. Пластмассовая.
Когда они вышли из офиса, женщина-менеджер, которая их сопровождала, с любопытством посмотрела на сестру Карлотту.
– Разве есть опасности, которые связаны с пользованием туалетами? – спросила она.
– Нет, – ответила сестра Карлотта. – Мне просто надо было кое-что посмотреть. Вот и все. Но я попросила бы вас не распространяться на эту тему в разговорах.
Конечно, такой ответ почти гарантирует, что менеджер теперь ни о чем другом, кроме этого визита, говорить не сможет. Но сестра Карлотта рассчитывала именно на это – пусть эта информация разбежится как пошлая сплетня.
Нелегальные трансплантологи не захотят быть обнаруженными, и, надо думать, в лабораторию были вложены немалые деньги. Именно так дьявол вознаграждает своих клевретов: уйма денег, а потом наступает момент, когда он предает их и они оказываются осужденными на одинокую агонию в аду.
Выйдя из здания, она снова заговорила с Пабло:
– Неужели он действительно там прятался?
– Он был такой крошечный, – ответил Пабло де Ночес. – Когда я его нашел, он мог только ползти. И был совершенно опревший от воды – до плеч. И вот тут, тут и тут – красные пятна от механизма в бачке.
– Но он говорил? – спросила сестра.
– Немного. Несколько слов. Такой крошка. Я и не поверил сразу, что такой кроха может говорить.
– И сколько он тут пробыл?
Пабло пожал плечами:
– Кожа у него была вся в морщинах, как у старухи. Вся. И холодный. Я думал, умрет. В бачке же не греют воду. Холодная. Все время дрожал.
– Не могу понять, как он не умер, – сказала сестра Карлотта.
Пабло усмехнулся:
– No hay nada que Dios no puede hacer [3] .
– Верно. Но это не объясняет ни как Бог творит свои чудеса, ни почему Он это делает.
Пабло пожал плечами:
– Бог творит, что творит. Я тоже делаю свое дело и живу, а лучше стать мне не дано.
3
Ничего не происходит помимо воли Божьей (исп.).
Она сжала его руку:
– Ты взял этого ребенка и спас от людей, которые хотели его убить. Бог направил тебя, и Он тебя любит.
Пабло ничего не сказал, но сестра Карлотта знала, о чем он думает сейчас: сколько в точности грехов смыл он этим добрым делом и достаточно ли этого, чтобы спасти его от ада.
– Добрые дела не смывают грехов, – сказала сестра Карлотта. – Solo el redentor puede limpiar su alma [4] .
Пабло снова пожал плечами. В теологии он был несилен.
4
Только Спаситель может очистить твою душу (исп.).
– Ты творишь добрые дела не ради себя, – сказала сестра Карлотта. – Ты творишь их потому, что в этот момент Бог в тебе и ты – Его руки, Его ноги, Его глаза и Его уста.
– А я думал, Бог – дитя. Иисус ведь говорит: сотворите добро ребенку, и вы сотворите его Мне.
Сестра Карлотта засмеялась:
– Бог сам взвесит твои грехи, когда придет время. Достаточно и того, что мы по мере сил служим Ему.
– Он был такой крохотный, – сказал Пабло. – Но в нем был Бог.
Она пожелала ему доброго пути, когда он выходил из такси перед своим домом.
«Ну зачем мне надо было увидеть этот туалет собственными глазами? Мои дела с Бобом окончены. Вчера он улетел в космос. Почему же я не могу перестать думать о нем?»
Потому что он должен был умереть, вот почему. И после голодовки на улицах Роттердама в течение нескольких лет он должен был – даже если бы выжил в той лаборатории – стать дебилом. Да, он должен был стать невменяемым, человеком с необратимо поврежденной психикой и зачаточным рассудком.
Вот почему она не может не пытаться выяснить происхождение Боба. Ибо не исключено, что он выродок, не человек. Неужели он настолько умен, что даже после такого ущерба для интеллекта продолжает оставаться почти гением? Она подумала об апостоле Матфее, который так тщательно излагал историю детских лет Иисуса, и о том, как свято хранила воспоминания о детстве Спасителя Его мать в сердце своем. «Но Боб не Христос, а я не Пресвятая Дева. И все же он – ребенок, и я полюбила его, как сына. И то, что делает он, ни один ребенок того же возраста повторить не может».
Ни один ребенок, не достигший года, не умеющий ходить, не мог иметь столь четкое представление об опасности, не мог совершить все те действия, которые совершил Боб. Дети в таком возрасте нередко вылезают из своих кроваток, но они не проводят долгие часы, спрятавшись в туалетном бачке. Они не выходят оттуда живыми и не просят о помощи.
«Я могу назвать чудом все, что захочу, но я должна понять его».
В лаборатории нелегальных трансплантологов попадают главным образом отбросы человечества. Но Боб обладает такими удивительными качествами, что мог родиться только у необыкновенных родителей.
И тем не менее ее поиски в течение тех месяцев, что Боб прожил здесь, не обнаружили ни единого похищения ребенка, которое могло бы иметь отношение к Бобу. Не было таких похищений. Никаких инцидентов, когда можно было бы умыкнуть выжившего младенца, чье тело по этой причине так и не было обнаружено. Конечно, это не доказательство…
Не всякий исчезнувший ребенок оставляет следы в газетных сообщениях, не всякая местная газетка попадает в архивы или в Интернет. Но Боб должен быть сыном родителей настолько одаренных, что они просто обязаны были быть известны миру. Не так ли? Неужели такой интеллект мог появиться в самой заурядной семье? Неужели это и есть то чудо, в котором берут исток все остальные чудеса?