Тень Гегемона. Театр теней. Дилогия
Шрифт:
– Спасибо, но я не так хрупка, чтобы помогать мне выйти.
Он улыбнулся, но ничего не сказал. Она вошла вслед за ним в лифт и вышла оттуда в…
В сад. Пышный, как филиппинские джунгли, на поляне которых Питер отдал приказ, который привел в их дом Зверя и изгнал их самих.
Двор был застеклен, вот почему здесь было так влажно, даже мокро. Сухому воздуху пустыни не отдавали влаги.
В каменном кресле посреди сада сидел высокий худощавый человек, и кожа его была цвета какао, как воды в верховьях Нигера, где он родился.
Она не сразу подошла
– Алай, – сказала она так тихо, что он вряд ли услышал.
Наверное, он и не слышал, но случайно в этот момент повернулся и увидел ее. Серьезное выражение лица сменилось улыбкой. Но не той мальчишеской усмешкой, с которой когда-то он носился вприпрыжку в низкой гравитации коридоров Боевой школы. В этой улыбке была усталость, давние страхи, давно покоренные, но все же не исчезнувшие. Улыбка мудрости.
Она поняла, почему Алай исчез с горизонта.
Он – Халиф. Они снова выбрали Халифа, и мусульманский мир живет под властью одного человека, и этот человек – Алай.
Это ни из чего не следовало, уж во всяком случае не из того, что он находится в этом саду. И все же она поняла это, глядя, как он здесь сидит, без символов власти, без охраны, без паролей – и элегантно-учтивый человек ведет ее к нему, к этому почти мальчику на древнем троне. Власть Алая была духовной. Во всем Дамаске не было более безопасного места. Здесь никто не потревожит его. Миллионы готовы погибнуть, лишь бы сюда не ступила нога непрошеного гостя.
Он поманил ее к себе, и это было неназойливое приглашение святого. Она не обязана была повиноваться, и он бы не обиделся, если бы она не подошла. Но она подошла.
– Салам, – сказал Алай.
– Салам, – ответила Петра.
– Каменная девушка.
– Хай.
Это была старая шутка, буквальный перевод ее имени с греческого – в ответ на ее дразнилку «хай» из «хай-алай» [22] .
– Я рад, что ты спаслась, – сказал он.
– Твоя жизнь изменилась с тех пор, как ты снова обрел свободу.
22
Игра в мяч, распространенная в Испании и странах Латинской Америки.
– И твоя тоже. Ты теперь замужем.
– Добрая католическая свадьба.
– Вы должны были меня пригласить.
– Ты бы не смог приехать.
– Не смог бы, – согласился он. – Но я бы вас поздравил и пожелал добра.
– Вместо этого ты сотворил для нас добро, когда это было нужнее всего.
– Прости, что я ничего не сделал, чтобы защитить остальных… детей. Я не узнал о них вовремя. И думал, что вы с Бобом приняли достаточные меры… ой нет, извини. Я тревожу твои раны, вместо того чтобы их успокоить.
Она опустилась на землю возле трона, и он наклонился и обнял ее. Она положила руки и голову ему на колени, он стал гладить ее волосы.
– Когда мы были детьми и играли в самую сложную компьютерную игру, мы понятия не имели, что делаем.
– Мы спасали мир.
– А теперь создаем тот мир, который спасли.
– Только не я, – сказала Петра. – Я больше не игрок.
– А кто-нибудь из нас разве игрок? Разве мы не всего лишь пешки, передвигаемые в чьей-то игре?
– Иншалла, – отозвалась Петра.
Она ждала, что Алай засмеется, но он только кивнул:
– Да, в это мы верим – в то, что все происходит по воле Божией. Но я думаю, что твоя вера не такова.
– Да. Мы, христиане, должны угадывать волю Божию и стараться выполнить ее.
– Когда что-то случается, ты чувствуешь то же, что и мы. Иногда тебе кажется, что ты управляешь событиями, потому что вызываешь изменения по своему выбору. А иногда происходит такое, что сметает твои планы как пыль, как фигурки на шахматной доске.
– Дети играют тенями на стене, – сказала Петра, – и вдруг кто-то выключает свет.
– Или включает другой, поярче, – подхватил Алай, – и тени исчезают.
– Алай, ты отпустишь нас? – спросила Петра. – Я ведь теперь знаю твою тайну.
– Да, я вас отпущу. Тайну нельзя хранить вечно, слишком многим она уже известна.
– Мы никогда ее не выдадим.
– Я знаю. Потому что когда-то мы были вместе в джише Эндера. Но сейчас у меня другой джиш, и я во главе его, потому что меня попросили его возглавить, потому что Бог меня выбрал. Я не знаю. Я не слышал голоса Бога, я не чувствую в себе силы. Но ко мне приходят люди со своими планами, своими вопросами, конфликтами между странами, и я предлагаю решения. А они их принимают. И что-то получается. Пока что все получается. Так что, может быть, я избран Богом.
– Или ты просто очень умный.
– Или очень везучий. – Алай смотрел на свои руки. – Но все же лучше верить, что наши шаги направляет какая-то высшая цель, чем думать, что ничего не имеет значения, кроме наших собственных мелких горестей или радостей.
– Если наши радости не есть та самая высшая цель.
– Если наше счастье и есть цель Бога, – спросил Алай, – почему столь немногие из нас счастливы?
– Быть может, Он хочет, чтобы мы сами искали себе свое счастье.
Алай кивнул и усмехнулся:
– В каждом из нас, отродий Боевой школы, есть что-то от имама, правда?
– От иезуита, от рабби, от ламы.
– Знаешь, как я нахожу ответы на вопросы? Иногда, когда они очень трудны? Я спрашиваю себя: что сделал бы Эндер?
Петра покачала головой:
– Старая шутка. Я спрашиваю себя: что бы сделал на моем месте человек поумнее, – а потом это и делаю.
– Но Эндер – не воображаемая личность. Он был с нами, и мы его знали. Мы видели, как он выстроил из нас армию, как он понимал нас всех, находил в каждом из нас лучшее, нагружал нас до предела, который мы могли вынести, а иногда и за пределом, но самое тяжелое бремя взваливал на себя.