Тень Гегемона. Театр теней. Дилогия

Кард Орсон Скотт

Требуется доброкачественная утроба

Пять человеческих эмбрионов, готовых к имплантации. Родители – выпускники Боевой школы, погибшие в катастрофе. Владельцу необходимо сбыть их с рук немедленно. Вероятность рождения необычайно одаренных детей. Для каждого ребенка, успешно имплантированного и выращенного, будет установлен трастовый фонд. Кандидаты должны доказать, что не нуждаются в этих деньгах. Фонды для пяти победителей будут храниться в сертифицированной фирме до полной

оценки предложений.

– Ты ответил? – спросила Петра. – Или предложил цену?

– Я послал запрос, в котором сообщил, что хотел бы получить все пять и прибыть за ними лично. Для ответа я дал ему один из своих почтовых ящиков.

– И ты не проверил почту, не посмотрел, нет ли там чего в этом ящике?

– Петра, я боюсь.

– Приятно слышать. Значит, ты все-таки не псих.

– Он умеет выживать, как никто. Он найдет способ вывернуться.

– Нет, – сказала Петра, – не выживать. Убивать он умеет.

– Он жив, – возразил Боб. – Значит, умеет.

– Никто его уже полжизни не пытается убить. В таких условиях выжить не трудно. А по твоему следу много лет идет патологический убийца, а ты – вот он.

– Я не очень волнуюсь насчет того, что он меня убьет, хотя мне такой исход не слишком нравится. Я все еще надеюсь умереть по причине высокого роста – когда меня зашибет низко летящим самолетом.

– Ну тебя с твоим кладбищенским юмором!

– Но если он меня убьет, а сам выберется живым, что будет с тобой?

– Он не выберется живым.

– Пусть так. Но если погибну я и все дети?

– У меня останется вот этот.

– Ты пожалеешь, что меня любила. Я все равно не понял почему.

– Я никогда не пожалею, что любила тебя, и рада, что сумела как следует достать, чтобы ты тоже решил, что любишь меня.

– Не позволяй только никому называть нашего ребенка глупыми кличками за малый рост.

– Без стручковых имен?

На компьютере замигал значок входящей почты.

– Тебе письмо, – сказала Петра.

Боб вздохнул, сел, перегнулся через стул и открыл письмо.

Мой самый старый друг! У меня пять подарочков, и на каждом написано твое имя. Только очень немного времени осталось, чтобы тебе их вручить. Жаль, что ты мне так мало доверяешь, потому что я никогда не пытался причинить тебе вред, но так уж сложилось, и потому я не возражаю, чтобы ты привел с собой вооруженный эскорт. Мы встретимся на открытом месте, в восточном саду. Восточные ворота будут открыты. Ты и первые пятеро, кто будет с тобой, могут войти. Если попытается войти кто-то шестой, вы все будете убиты на месте.

Я не знаю, где ты, так что не знаю, сколько времени тебе понадобится, чтобы сюда добраться. Когда ты приедешь, я тебе отдам твое имущество в рефрижераторном контейнере, поддерживающем необходимую температуру в течение шести часов. Если среди твоего сопровождения найдется специалист с микроскопом, можешь изучить образцы на месте, и потом специалист их вынесет.

Но я надеюсь, что мы сможем немного поболтать о старых временах. Вспомнить добрые дни, когда мы принесли цивилизацию на улицы Роттердама. Долгую дорогу с тех пор прошли мы с тобой – оба мы изменили мир. И я изменил его сильнее, чем ты, детка, – завидуй.

Правда, ты женился на единственной женщине, которую я в этой жизни любил, так что, возможно, счет равный.

Естественно, наш разговор был бы куда более приятным, если бы кончился тем, что ты вывел меня из городка и дал мне свободно уехать в любое место по моему выбору. Но я понимаю, что это не в твоей власти. Мы, гении, все же ограничены в своих возможностях. Мы знаем, что лучше для всех, но все равно не можем найти способ убедить низшие создания поступать по-нашему. Они просто не понимают, насколько были бы счастливее, если бы перестали думать сами за себя. Они для этого просто не приспособлены.

Ладно, Боб, это шутка. Или голая правда – часто они совпадают.

Поцелуй за меня Петру. И дай мне знать, когда открыть ворота.

– Он действительно думает, будто ты поверишь, что он собирается просто отдать тебе детей?

– Видишь, он прямо намекает на обмен: эмбрионы на свою свободу.

– Единственный обмен, на который он намекает, Боб, – это твоя жизнь в обмен на жизнь детей.

– А, – сказал Боб. – Ты так это поняла?

– Именно это он и говорит, и ты это знаешь. Он хочет, чтобы ты умер вместе с ним, прямо там.

– Вопрос не в этом, а в том, действительно ли эмбрионы у него.

– Насколько мы знаем Ахилла, – сказала Петра, – они уже в какой-нибудь лаборатории в Москве или Йоханнесбурге, если не в мусорной куче в Риберао.

– Кто теперь ударился в пессимизм?

– Очевидно, что он не смог их пристроить для имплантации, значит, они символизируют его провал. Ценности они не представляют. Зачем их отдавать тебе?

– Я не сказал, что принимаю его условия.

– Но ты их примешь.

– В каждом похищении самый трудный момент – обмен, выкуп заложника. Кто-то всегда должен кому-то поверить и отдать свое преимущество раньше, чем это сделает другой. Но этот случай по-настоящему необычен, потому что он у меня ничего не просит.

– Кроме твоей смерти.

– Но он знает, что я и так умираю. Все это кажется бессмысленным.

– Он безумен, Джулиан, ты в курсе?

– Да, но в его безумии есть система. Я имею в виду, что он не шизофреник, он видит ту же реальность, что видим мы. Он не обманывается иллюзиями, у него лишь патологическое отсутствие совести. Так как он видит финал этой пьесы? Он хочет просто застрелить меня при входе? Или позволит мне победить, даже убить его, а издевка будет заключаться в том, что эмбрионы, которые он мне отдаст, не будут нашими, а будут результатом ужасного скрещивания двух по-настоящему тупых людей. Может быть, журналистов.